лал, чтоб они его светлость сделали генералиссимусом, а там мы их достанем».
Тот же Кейзерлинг спрашивал Граматина: «Как ты думаешь, утвердится ли нынешнее
определение о регентстве?» И когда Граматин отвечал, что, по его мнению,
утвердится, то Кейзерлинг сказал: «Может быть, министры между собою впредь не
будут согласны и чрез то последует какая-нибудь отмена. При вступлении
императрицы Анны на престол сперва было сделано так и потом переделано в само-
державство».
Граматин в заключение доносил, что принц Антон в последний разговор с ним
сказал:
«Видно, на то, что такое определение о регентстве сделано, есть воля божия, и я
уже себя успокоил. Мы лучше хотим с супругою моею терпеть, нежели чрез нас
государство обеспокоить».
Принц Антон, по словам Граматина, успокоился; но Бирон не мог успокоиться.
Принц Антон был недоволен, ему очень хотелось переменить постановление о
регентстве, но недоставало смелости, уменья воспользоваться какою-нибудь
благоприятною минутою; люди, к которым он обращался за советом – Остерман,
Кейзерлинг,
– сдерживали его, но не порицали его поведения, его желания, советовали только
ждать удобного времени, составления многочисленной партии. А партия эта не
могла составиться легко и скоро, волнение было сильное в гвардии; кроме
названных
лиц попался еще князь Иван Путятин, который рассуждал с своими товарищами,
офицерами Семеновского полка, что государством следовало править принцу
Брауншвейгскому;
Путятин ходил во дворец, поручил там Шелиану передать принцу, что если его
высочеству угодно, то некоторые из сенаторов его сторону держать будут;
приезжал к капитану того же Семеновского полка Василь Чичерину с известием, что
Аргамаков взят, и Чичерин отвечал: «И нам не миновать». Путятин сказал при
этом: «Вот кабы полк был в строю, то бы, написав челобитную, и подали, чтоб
государыня-принцесса
приняла государственное правление».
Напуганный и раздраженный этими открытиями, Бирон стал выживать
Брауншвейгских
из России; не только другим лицам, но и самому принцу и принцессе Анне говорил,
что хочет вызвать в Россию молодого принца голштинского Петра. Чтоб отнять
популярность у Брауншвейг-ских, Бирон говорил, что принцесса Анна называет
русских канальями, а муж ее хотел генералов и министров арестовать и побросать
в воду.
23 октября дан был указ о ежегодной выдаче родителям императора по 200000
руб. в год, а цесаревне Елизавете по 50000 руб., но в тот же день принц Антон
был призван в чрезвычайное собрание кабинет-министров, сенаторов и
генералитета. Бирон изложил собранию все дело на основании показаний, сделанных
приверженцами Брауншвейгской фамилии в Тайной канцелярии, и спросил принца,
чего ему хотелось. Тот со слезами отвечал, что хотел произвести бунт и
завладеть регентством. Тут Ушаков начал говорить: «Если вы будете вести себя
как следует, то все будут почитать вас отцом императора; в противном случае
будут считать вас подданным вашего и нашего государя. По своей молодости и
неопытности вы были обмануты; но если б вам удалось исполнить свое намерение,
нарушить спокойствие империи, то я, хотя с крайним прискорбием, обошелся бы с
вами так же строго, как и с последним подданным его величества». После этой
грозной выходки управляющего Тайною канцеляриею начал говорить Бирон; говорил о
своих правах, о действительности распоряжения покойной императрицы и кончил
словами: «Так как я имею право отказаться от регентства, то, если это собрание
сочтет вашу светлость больше меня к нему способным, я сию же минуту передам
правление вам». Тут многие из присутствующих объявили, что просят герцога
продолжать
правление для блага всей земли. Тогда Бирон, указывая на лежавшее перед ним
распоряжение покойной императрицы о регентстве, спросил Остермана: «Та ли эта
бумага,
которую вы сами относили к императрице для подписи?» Остерман отвечал
утвердительно; но регент не удовольствовался этим ответом: он потребовал, чтоб
все присутствующие подписали бумагу и приложили свои печати; все исполнили
требование, равно как и принц Антон.
Бирон и на этом не успокоился: он боялся, что принц будет иметь возможность
действовать на войско по своим военным чинам – подполковника Семеновского полка
и полковника кирасирского Брауншвейгского полка; регенту непременно хотелось
отнять у него эти должности; Миних, который не любил принца, охотно подслужился
Бирону и велел брату своему от имени принца Антона написать просьбу об
увольнении от всех военных должностей. Фельдмаршал Миних принес эту просьбу в
Кабинет, причем просил, что если отошлют ее к Остерману, то чтоб переписали,
ибо он не хочет, чтоб Остерман видел руку брата его и догадался, что все дело
идет через него, фельдмаршала. В просьбе от имени принца Антона говорилось к
имени императора: «Я ныне, по вступлении вашего императорского величества на
всероссийский престол, желание имею мои военные чины низложить, дабы при вашем
императорском величестве всегда неотлучным быть».