учинены, и понеже сие сообщение не инока как вообще и с здешним позволением
учиниться надлежит, то мы желали же бы, что с королевско-прусской стороны по
тому ж бы потуплено было, тем наипаче, ибо сие возобновление воспоследовало,
когда здесь о учиненном вступлении в Шле-зию еще никакой ведомости не было и
сия с прусской стороны учиненная нотификация всякие непристойные толкования во
многих местах произвела, хотя нашего намерения никогда не было чрез сей трактат
нашим наперед сего с другими державами имеющим обязательствам наималейший ущерб
приключить». Сам Миних не признавал возможным, чтоб Россия отказалась от своих
обязательств
относительно Австрии; Остерман, со слезами на глазах и вспоминая, что он
природный пруссак, уверял прусского посланника Мардефельда, что Фридрих
навлечет на себя и на Европу величайшие опасности, если будет настаивать на
свои требования относительно Австрии; что русские интересы требуют непременно,
чтоб Силезия оставалась за Австриею, и что венгерская королева (Мария Терезия)
скорее уступит Нидерланды Франции, чем Силезию Пруссии. Таким образом, союз с
двумя враждебными между собою государствами заставлял Россию в Берлине
хлопотать, чтоб Фридрих II умерил свои требования, а в Вене, чтоб Мария Терезия
уступила что-нибудь прусскому королю. Россия поневоле должна была принимать
роль посредницы.
Фридрих II не отвергал посредничества России и Англии в примирении его с
Австриею; но на каких условиях он хотел мириться, это видно из письма его к
Миниху от 30 января по поводу заключения союза с Россиею: «Прежде я был
бессоюзен
и действовал, не открываясь никому; теперь у меня есть союзники, и я хочу
уведомить их о всех моих намерениях, чтоб действовать с ними заодно». Описав
свои успехи в Силезии и выставив, что только одна умеренность воспрепятствовала
ему преследовать австрийские войска до самой Вены, Фридрих продолжает: «У меня
нет намерения уничтожить австрийский дом, я хочу просто поддержать мои
неоспоримые права на часть Силезии. Я надеюсь, что если венский двор обратит
внимание на ваши советы и посредничество, то он признает мои права и даст мне
возможность употребить в его пользу то самое оружие, которое он принудит меня
обратить против него, если не признает моих прав. Вы видите, что я открываю вам
свое сердце со всевозможною искренностью. Так я буду поступать всегда в
отношении
к вам». Миних платил королю такою же искренностью. Мардефельд писал, что Миних
просит короля никак не доверять саксонскому двору; что в том же смысле говорил
и герцог Бра-уншвейгский, давая знать, что в Дрездене идет дело о разделе
Пруссии. Мардефельд утешал известием, что когда саксонский посланник граф Динар
сообщил русскому министерству план раздела Пруссии, то ему отвечали, что это
негодный проект, такие бумаги можно только в огонь бросить. Но вслед за тем тот
же Мардефельд писал, что посланники австрийский (Бота), английский (Финчу) и
саксонский (Динар) представили русскому министерству следующие вопросы: находит
ли Россия желательным уничтожение австрийского дома? согласно ли с русскими
интересами
усиление могущества Пруссии? может ли Россия допустить, чтоб Пруссия покорением
Силезии отрезала у нее всякое сообщение с Германиею и пограничными странами? не
должно ли противодействовать этому в удобное время и надлежащими силами? не
будет ли потому лучшим средством отделить от прусских владений хорошую долю,
чтоб поставить Пруссию в уровень с ее соседями? Мардефельд доносил, что
Остерман взялся склонить герцога Брауншвейгского к принятию этого предложения и
уже курьер готов был отправиться в Дрезден с предписанием русскому посланнику
при тамошнем дворе Кейзерлингу приступить к австро-саксонскому плану, но Миних
отказался подписать рескрипт Кейзерлингу, грозясь сложить с себя все должности.
Вслед за тем Мардефельд доносил о сильных колебаниях при петербургском дворе, о
борьбе между Остерманом и Минихом, о возрастающем влиянии австрийского
посланника маркиза Боты; писал, что он отказался от обмена ратификации
прусско-русского союза, ибо в русском экземпляре нашел двусмысленные выражения,
вследствие чего разгорелась еще большая вражда в Кабинете, кончившаяся тем, что
Миних потребовал отставки и получил ее.
Миних потерял место первого министра; Остерман, верный началу политического
равновесия,
твердит, что необходима осторожность с таким предприимчивым государем, как
прусский король, и что малейшее раздробление австрийских владений нанесет удар
Европе. Но Остерман занят внутренними делами, непрочностью своего положения,
движениями Швеции, а между тем Ракель явно держит сторону Пруссии, настаивает,
что не следует вмешиваться в войну и помогать Австрии, что от невмешательства
других держав война скорее прекратится. От 25 апреля Ракель писал:
«Я совершенно удостоверен, что король прусский поныне еще ни в какие
обязательства с