скуй двор должен ясно высказаться, чью сторону будет держать; оставить
нейтральным его нельзя. С другой стороны, пришло известие, что в Польше
коронный гетман затевает конфедерацию.
В конце сентября Кейзерлинг и Сольмс уведомили свой двор, что в воеводстве
Бельском,
в округах Холмском и Галицком уже составились конфедерации под предлогом
умножения войска; но, по мнению послов, дело было затеяно не для умножения
войска, а по проискам прусским и французским, потому что приверженцы коронного
гетмана часто бывают у прусского резидента в Варшаве; русскому резиденту в
Варшаве Люблянский воевода дал знать, что суммою от 20 до 30 тысяч рублей он
надеется удержать армию от конфедерации. Впрочем, в октябре послы сообщили
утешительные известия, что старанием воеводы подольского Ржевского в украинских
воеводствах не только не состоялось никаких конфедераций, но воеводства эти
протестовали против всех конфедераций, как запрещенных законом и вредных
отечеству. Утвердив таким образом тишину в Крайне, подольский воевода поехал в
Бельм
и там успел расстроить конфедерацию. Воеводство Познанское также протестовало
против конфедерации; а Летчицкое воеводство прислало к коронному гетману с
запросом: для чего он собрал войско и куда идти намерен? Если против одной из
соседних держав, то ему должно быть известно, что республика желает жить со
всеми ими в мире; если же для других каких-нибудь целей, то. ему также
известно, что государственный устав запрещает собирать войско без ведома короля
и Речи Посполитой. По мнению Кейзерлинга и Сольмса, такое доброе расположение
воеводств было следствием недавнего проезда графа Поня-товского чрез Великую
Польшу и старания находящихся здесь обоих коронных канцлеров. Видя, что шляхта
не хочет конфедерации, коронный гетман упал духом и начал представлять дело
так, что он считал своею обязанностью собирать войско, видя повсюду в соседстве
военное пламя и слыша об угрозах турецких и татарских. Но Кейзерлинг и Сольмс
уверяли свой двор, что гетман действовал по наущениям прусским и шведским. Граф
Бриль объявил послам, что меры, принятые королем против беспокойств и
конфедераций в Польше, служат доказательством, что его величество не допускает
в Польше ничего, что бы могло быть неприятно России; достоверно, что Швеция в
последних беспокойствах принимала наибольшее участие, а Франция не могла
принимать
никакого, ибо странно было бы, чтоб эта держава, стараясь теснее соединиться с
саксонским двором, в то же время хотела бы тревожить его в Польше. Бриль
объявил и о результатах этого старания Франции насчет теснейшего соединения с
Саксониею: заключен союз, говорил он, но, собственно, это не союз, а более
преступление
к трактату между Франциею, Бавариею и Пруссиею относительно раздела австрийских
наследных земель. Бриль извинял поведение Саксонии в этом случае тем, что
король не упоминал о своих, хотя беспрекословных, правах на австрийское
наследство до тех пор, пока не осталось более никакого способа к содержанию
прагматической санкции и притом обнаружилась ближайшая опасность его
наследственным землям.
Легко понять, что Франция и Швеция употребляли все усилия, чтоб заставить
Турцию отвлечь русские силы; но, к счастью для России, туркам было не до
Европы, ибо они трепетали за Азию, ожидая с часу на час нашествия грозного шаха
Надира. Этот страх турецкого правительства пред Персиею дал возможность
Румянцеву сохранить твердость в Константинополе, настаивать, что Азов не будет
срыт прежде, чем определено будет место для новых крепостей и освобождены будут
все пленные. Подкупленный Мираклем, бывший прежде послом в России, давал знать,
что твердостью все получить можно от Порты. В июне Румянцев доносил, что
шведские посланники имеют частые свидания с министрами Порты, а венецианский
посол по секрету сообщил ему, что Франция подкрепляет шведские интриги всем
своим
кредитом; ее посланник объявил Порте, что король французский дал шведам три
миллиона субсидий и что турки должны сделать то же. Но Румянцев замечал, что
визирь ласкает шведов только для того, чтоб возбуждать опасения в Петербурге;
опасаться нечего, потому что турки заняты персидскими делами. 5 июля у
Румянцева была конференция с великим визирем в присутствии медиатора,
французского посланника графа Кастеляна. Визирь требовал исполнения условия о
разорении Азова; Румянцев отвечал, что Азов будет разорен, когда турки отпустят
всех русских пленников; визирь настаивал, что в мирном договоре условие об
Азове не состоит ни в какой связи с условием об освобождении пленных; Румянцев
возражал, что обязательство об Азове точно, но о пленных еще крепче того;
следовательно,
оба пункта должно исполнить, что все артикулы трактата в равной силе и вместе
составляют
один корпус трактата, который во всех пунктах равномерно исполнен быть должен.
На это медиатор сказал, что хотя справедливо, что каждый трактат состоит из
таких статей, которые все должны быть исполнены, однако всегда есть статьи
главные, как, например, в настоящем договоре
