цуга Голштинского была в России родная тетка, дочь Петра Великого, и это
было единственное лицо, во имя которого можно было произвести переворот. Мы
видели, что в инструкции Шетарди было прямо указано на цесаревну Елизавету,
велено выведать о значении ее приверженцев и т.п. Мы довольно часто упоминали
об Елизавете при описании царствования Петра II, когда она своим влиянием на
племянника не давала покоя людям, боровшимся за волю молодого императора. По
восшествии на престол Анны Елизавета, чтоб не возбудить подозрения и гонения
императрицы, очень хорошо понимавшей, какую опасную соперницу имеет она в
дочери великого дяди, должна была вести себя так, чтоб о ней не было слышно: ей
оказывали внешний почет, но зорко следили за ее поведением. Миних по поручению
императрицы поместил к ней в дом урядника Щегловито-го в качестве смотрителя за
домом, и Щегловитый доносил, кто бывал у цесаревны и куда она выезжала; чтоб
следить за нею по городу, он нанимал особых Извозщиков. Анну не переставал
беспокоить
внук Петра Великого, маленький герцог Голштинский. «Чертушка в Голштинии еще
живет», – обыкновенно говорила она; но понятно, что она должна была
рассчитывать на тесную связь между интересами тетки и племянника.
Елизавета была почтительна к императрице, к Бирону. Она сохраняла свою
красоту; но уже никто не говорил больше о ее живости и веселости, которые не
шли теперь к опальной дочери Петра Великого. Елизавета не могла не знать, что
за нею наблюдают, и потому жила скромно, уединенно среди своего маленького
двора. Эта полузатворническая жизнь, боязнь принимать живое участие в событиях,
боязнь сноситься с важнейшими деятелями государственной жизни, да и самая
невозможность сноситься с ними, ибо, конечно, они почтительно удалялись от
опальной и потому опасной цесаревны, – все это должно было препятствовать
умственному развитию и развитию энергии Елизаветы; десять лет ей предоставлено
было жить одним чувством. Указывали на ее фаворитов; но несогласно с характером
нашего сочинения упоминать о делах и людях темных, не имевших влияния на ход
исторических событий. Мы должны упомянуть о фаворите Елизаветы Алексее
Григорьевиче Разумовском, сыне простого казака, взятом в придворные певчие;
утверждали,
что Елизавета была с ним обвенчана. Разумовский был человек без способностей и
без энергии, но, будучи доволен своим выгодным положением, не вмешиваясь в
дела, он не вредил никому и ничему, а этого уже было очень много, и мы обязаны
отдать честь Разумовскому, сказавши, что он как фаворит представлял
противоположность фавориту Анны – Бирону. До нас дошла только одна жалоба на
Разумовского – что он был непокоен в хмелю; но, как видно, невыгоду от этого
беспокойства чувствовали люди очень близкие, которые умели и вознаградить себя
за претерпленное. Из будущих важных деятелей при дворе цесаревны находились
двое братьев Шуваловых, Александр и Петр Ивановичи, и Михайло Ларивонович
Воронцов. Эти люди уже принадлежали ко второму поколению русских деятелей XVIII
века, причисляя к первому птенцов Петра Великого, непосредственно им вызванных
к деятельности, им воспитанных; Шуваловы с товарищами были дети тех отцов,
которые являются при Петре, некоторые в довольно значительных должностях, но не
первостепенных. При дворе цесаревны давно уже занимал видное место медик Листок.
Вызванный при Петре Великом в числе других надобных по своему искусству,
иностранец
Листок при Петре же был сослан в Казань по жалобе на неосторожное поведение его
с дочерью одного придворного служителя. По возвращении из ссылки он опять
является при дворе, и по смерти Екатерины I мы видим его именно при дворе
цесаревны Елизаветы. Деятельный, веселый, говорливый, любивший и умевший со
всеми сблизиться, всюду обо всем разведать, Листок был дорогой человек в
однообразной жизни двора опальной цесаревны. Но кроме развлечения, которое мог
доставлять Листок в скуке, кроме привычки к человеку, необходимо близкому как
медику,
Елизавета имела право полагаться на Лестовка: когда в начале царствования Анны
Миних по иноземству предлагал Лестовку наблюдать за цесаревною и доносить обо
всем, Листок не согласился.
Развлечением, хотя и не совсем приятным, служили для Елизаветы хозяйственные
занятия. Она должна была содержать свой двор доходами с имений, находившихся в
разных местностях; доходы были незначительны, а расходы большие по необходимости
поддерживать значение высокой особы, по необходимости не отпускать с пустыми
руками просителей, по необходимости являться прилично к большому двору, при
котором господствовала разорительная роскошь. Понятно, что приискание хорошего
управителя вотчинами, было делом большой важности для Елизаветы; это всего
лучше видно из писем ее к Воронцову, бывшему в Москве в начале 1739 года:
«Прошу вас, как приедете к Москве, то имейте старание, чтоб вам прямо познать
Воронина,
