ней приверженных, могших быть опасными для возникающей власти. Начали с
Миниха: с дороги отправлен был отряд арестовать его в его доме, где караульный
унтер-офицер был уже предупрежден. Проходя Невским проспектом, арестовали графа
Головкина и барона Менгдена. Достигши конца проспекта, послали 20 гренадер
объявить домовый арест обер-гофмаршалу Левенвольду и его клиенту морскому
генерал-комиссару
Лопухину, тогда как 30 других гренадер отправлены были арестовать Остермана.
Здесь, на конце Невского проспекта, когда уже стали приближаться к Зимнему
дворцу, гренадеры посоветовали Елизавете для избежание шума выйти из саней и
идти пешком; но едва она сделала несколько шагов, как они стали говорить ей:
«Матушка! Так не скоро дойдем, надобно торопиться». Елизавета ускорила шаги, но
без привычки ходить скоро никак не могла поспеть за гренадерами. Тогда они
взяли ее на руки и донесли до дворца.
Здесь Елизавета отправилась прямо в караульню, где солдаты спросонку, не
будучи предупреждены, не знали сначала, что такое делается. «Не бойтесь, друзья
мои, – начала им говорить цесаревна, – хотите ли мне служить, как отцу моему и
вашему служили? Самим вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю и
народ весь терпит от немцев. Освободимся от наших мучителей». «Матушка, –
отвечали солдаты, – давно мы этого дожидались, и что велишь, все сделаем». Но
четыре офицера по недоумению или нежеланию не высказались одинаково с
солдатами; тогда Елизавета велела арестовать их, причем должны были схватить
ружье
у одного солдата, который направил было штык на офицера. Покончивши в
караульне, Елизавета отправилась во дворец, где не встретила никакого
сопротивления от караульных, кроме одного унтер-офицера, которого сейчас же и
арестовала. Войдя в комнату правительницы, которая спала вместе с фрейлиною
Менгден,
Елизавета сказала ей: «Сестрица, пора вставать!» Правительница, проснувшись,
сказала ей: «Как, это вы, сударыня!» Увидавши за Елизаветою гренадер, Анна
Леопольдовна догадалась, в чем дело, и стала умолять цесаревну не делать зла ни
ее детям, ни девице Менгден, с которою бы ей не хотелось разлучаться. Елизавета
обещала ей все это, посадила ее в свои сани и отвезла в свой дворец, за ними в
двух других санях отвезли туда же маленького Иоанна Антоновича с новорожденною
сестрою его Екатериною. Рассказывали, что Елизавета, взявши свергнутого ею
императора
на руки, целовала и говорила: «Бедное дитя! Ты вовсе невинно; твои родители
виноваты».
Дворец цесаревны наполнился гостями: привезли принца Антона вместе с его
приятельницею
фрейлиною Менгден; привезли еще двоих друзей – Миниха и Остермана, которым
обоим досталось от солдат во время арестования: Миниху за то, что его сильно не
любили солдаты; Остерману за то, что он вздумал сопротивляться словами: хотел
испугать
солдат, что они жестоко пострадают за свой поступок, причем неучтиво отозвался
об Елизавете. Вздумали сопротивляться президент Менгден с женою и также были
избиты солдатами. В домах под арестом остались: незваный жених принц Людвиг
Брауншвейгский,
граф Головкин с женою и сестрою графинею Ягу-жинскою, графиня Остерман с детьми
и братьями Стрешневыми, камергер Лопухин с семейством и генерал Альбрехт.
Елизавета
велела призвать принца Гессен-Гомбургского и поручила ему ведать военные силы
Петербурга и охранять с ними порядок. Двадцать гренадер сели на лошадей и
поскакали в разные концы города для сбора остальных гвардейских полков;
Воронцов, Листок и Шварц отправились на санях с гренадерами к знатнейшим лицам,
духовным и светским, с вестью о случившемся событии и с приглашением ехать
немедленно во дворец цесаревны. Фельдмаршал Леси явился сейчас же с уверениями
в готовности служить крови Петра Великого; приехал и другой фельдмаршал, князь
Трубецкой, адмирал Головин. Явились и статские чины – канцлер князь Черкасский,
обер-шталмейстер князь Куракин, генерал-прокурор князь Трубецкой,
кабинет-секретарь Бревен, самый доверенный человек Остермана, но не хотевший
теперь разделять участи своего милостивца, Алексей Петрович Бестужев-Рюмин.
Черкасский, Бревен и Бестужев занялись сочинением следующего манифеста:
«Божие милости мы, Елизавет Первая, императрица и самодержица всероссийская,
объявляем во всенародное известие: как то всем уже чрез выданный в прошлом,
1740 году в октябре месяце 5 числа манифест известно есть, что блаж. памяти от
великие государыни императрицы Анны Иоанновны при кончине ее наследником
всероссийского престола учинен внук ее величества, которому тогда еще от
рождения несколько месяцев только было, и для такого его младенчества правление
государственное чрез разные персоны и разными образы происходило, от чего уже
как внешние, так и внутрь государства беспокойства, и непорядки, и,
следовательно, немалое же разорение всему государству последовало б, того ради
все наши как духовного, так и светского чинов верные подданные, а особливо
лейб-гвардии нашей полки, всеподданнейше и единогласно
