нас просили, дабы мы для пресечения всех тех происшедших и впредь спасаемых
беспокойств и непорядков, яко по крови ближняя, отеческий наш престол
всемилостивейшее
воспринять соизволили и по тому нашему законному праву по близости крови к
самодержавным нашим вседражайшим родителям, государю императору Петру Великому
и государыне императрице Екатерине Алексеевне, и по их всеподданнейшему наших
верных единогласному прошению тот наш отеческий всероссийский престол
всемилостивейшее
воспринять соизволили, о чем всем впредь со обстоятельством и с довольным
изъяснением манифест выдан будет, ныне же по всеусердному всех наших
верноподданных желанию всемилостивейшее соизволяем в том учинить нам
торжественную присягу».
К 8 часам утра манифест, форма присяги, форма титулов – все было готово.
Елизавета
надела Андреевскую ленту, объявила себя полковником трех гвардейских пехотных
полков, конной гвардии, кирасирского полка и приняла поздравление особ высших
классов; потом вышла на балкон и была встречена громким восклицанием народа;
несмотря на жестокую стужу, прошлась и между рядами гвардии, после чего,
возвратившись во дворец, принимала знатных дам. В начале 3 часа новая
императрица с торжеством переехала из своего старого дома в Зимний дворец и,
немного
отдохнув, отправилась в церковь к молебну; тут окружили ее Преображенские
гренадеры и стали говорить: «Ты, матушка, видела, как усердно мы сослужили тебе
свою службу; за это просим одной награды – объяви себя капитаном нашей роты, и
пусть мы первые присягнем тебе». Елизавета согласилась.
Большинство ликовало, но были и недовольные, те, которых интересы были
связаны с интересами падшего правительства или по крайней мере людей, падших с
ним вместе. Мы уже встречались с князем Яковом Шаховским, видели его отношения
к Бирону. Похвалы Волынского, с которым он сблизился, оттолкнули от него
Бирона; Волынский обещал ему сенаторство, но после гибели его Шаховской должен
был довольствоваться местом советника главной полиции. Сделавшись регентом и
желая усилить себя способными людьми, Бирон вспомнил о Шаховском и сделал его
управляющим полициею; когда новопожалованный благодарил герцога, тот сказал
ему: «Вот, князь Шаховской! Я не забыл дружбу дяди твоего и что я тебя любил; а
ты променял было меня на Волынского. Но я все забыл, и будьте уверены, что я
всегдашний ваш доброжелатель». Шаховской наивно отвечал: «Мне весьма было
надобно благосклонность к себе Волынского честными поведениями сыскивать:
понеже кабинет-министр, который первейшие государственные дела производит,
доверенность
и всегдашний к монархине с своими советами доступ имеет, всегда в состоянии
просветить или затемнить тех службы и добрые поведения, которые еще далеко за
их спинами находятся». Бирон показал благосклонный вид. Падение Бирона понизило
Шаховского из начальника полиции в товарищи его, но ненадолго: князь Яков
приходился сродни жене графа Головкина, который приблизил его к себе и доставил
сенаторское место. День 24 ноября молодой сенатор провел у Головкина по случаю
именин жены его: «В обеде, так и в ужине более ста обоего пола персон, а по
большей части из знатных чинов и фамилий торжествовали, употребляя во весь день
между обеда и ужина, также и потом в веселых восхищениях танцы и русскую пляску
с музыкою и песнями, что продолжалось с удовольствием до первого часа, за
полночь по домам разъехались. Что ж до меня касалось, то и я уже тут весь же
день, как домашний, иногда в потчевании знатнейших гостей, в числе коих и все
иностранные министры были, то по нескольку хозяину, одному в своей комнате с
болезнями борющемуся, компанию делал». Шаховской, возвратись от Головкина,
заснул в приятных мыслях, что он уже сенатор и любимец «многомогущего министра»
и потому может надолго считать себя счастливым и безопасным от всяких
злоключений; но был разбужен стуком в ставень спальни и криком сенатского
экзекутора, чтоб ехал как можно скорее во дворец цесаревны, которая изволила
принять престол российского правления. Шаховской вскочил и сперва подумал, не
сошел ли экзекутор с ума, но скоро увидел, что народ толпами бежит по
направлению ко дворцу Елизаветы. Шаховской отправился туда же.
Несмотря на то что ночь была темная и мороз большой, улицы были наполнены
людьми, полки гвардии шеренгами стояли в ближних ко дворцу улицах и
раскладывали огни от стужи, а другие потчевали друг друга вином, и среди шума
разговоров громко раздавались восклицания: «Здравствуй, наша матушка
императрица Елизавета Петровна!» Шаховской должен был оставить карету и пешком
продираться сквозь толпу с учтивым молчанием, слыша более грубых, чем ласковых
слов. В дверях дворца увидел он товарища своего сенатора князя Алексея
Дмитриевича Голицына; сенаторы спросили друг друга, как это сделалось, и оба
отвечали – не знаю. Притеснив-