действие распоряжения Екатерины I о престолонаследии и участвовал в выборе
Анны Иоанновны. Он отвечал, что во время болезни Петра II был при нем
безотлучно и находился в таком состоянии, что себя не помнил; за ним прислали и
объявили, что избрана Анна; при этом он представлял цесаревну Елизавету; но не
согласились. В царствование Анны словесные от императрицы предложения при нем и
Бироне были неоднократно, чтоб Елизавету, сыскав жениха, отдать в чужие края, и
от него о том письменные проекты были. В угождение императрице Анне он писал
проект об отлучении Елизаветы и герцога Голштинского от престола. На обвинение
в том, что покровительствовал иностранцам в предосуждение русским людям,
Остерман отвечал: чужих наций людей в российскую службу больше и больше
принимать и их в знатные достоинства производить и награждать, а российских
природных от произвождения отлучать и их всякой милости лишать не старался, в
чем он ссылается на поданное им по требованию бывших регента и правительницы о
государственном правлении мнение, в котором о произвождении и награждении
российского народа перед чужестранцами во всяких случаях именно написано.
Спрашивали, для чего принцессе Анне внушал, чтоб Лестовка в крепость посадить и
допрашивать. Остерман отвечал: для того, что в письме и предостережении,
присланном из-за границы, Листок именно упомянут; но он, Остерман, мнение
объявил, чтоб принцесса для показания к цесаревне Елизавете конфиденции
сообщила ей об этом и, если не хочет одна этого сделать, чтоб изволила в
присутствии кабинет-министров исполнить. Когда принцесса дала ему знать о своем
разговоре с цесаревною Елизаветою, то он отвечал, что, по его мнению, цесаревна
действительно о том не знает, причем было ему приказано стараться об отзыве из
Петербурга подозрительного французского министра Шетарди.
Но был вопрос, на который оракул не нашел ответа: «В доме у тебя в письмах
найдено по делу Волынского некоторые из комиссии подлинные дела и черные
экстракты, да сверх того к оскорблению и обвинению Волынского. Явилось
собственное
твое мнение и прожект ко внушению на имя императрицы Анны, каким бы образом
сначала с Волынским поступить, его арестовать и об нем в каких персонах и в
какой силе комиссию определить, где между прочими и тайный советник Неплюев в
ту комиссию включен; чем оную начать, какие его к погублению вины состоят и
кого еще под арест побрать; и ему, Волынскому, вопросные пункты учинены; для
чего ты Волынского так старался искоренить?» Остерман отвечал: «Виноват и
согрешил. Неплюев к тому делу по представлению моему определен для того, что
он, Неплюев, был мне приятель, дабы чрез него о всем в том происхождении ведать
мог, ибо Волынский против меня поднимался». Остерман дополнил свои показания
тем, что относительно наследства дочерей принцессы Анны советовал делать дело
чрез прошение народное, о чем просил Левенвольда внушить принцессе.
Вторым государственным преступником был фельдмаршал Миних, находившийся со
врагом своим Остерманом в одинаковом положении. Остерман приобрел себе только
врагов, а не друзей своею недоверчивостью, скрытностью, своею таинственною
речью, которой никто не понимал, страшным честолюбием, вследствие которого он
не допускал ни высшего, ни равного, если только они не были в умственном
отношении ниже его, стремлением заправлять всеми делами, оставляя другим только
подписывать их. Миних, по-видимому, представлял противоположность Остерману
своею живостью, своею обильною и откровенною речью; но если нынче он обошелся с
человеком так ласково, так сердечно, что тот не нахвалится и готов идти за него
в огонь и воду, то завтра он обойдется с тем же самым человеком так не
по-человечески, что навсегда оттолкнет его от себя; смесь хороших и дурных
качеств и отсюда постоянная смена хороших и дурных поступков не давали никому
ручательства в прочности отношений своих к фельдмаршалу и заставляли сторониться
от него, тем более что этот человек не разбирал средств, прокладывая себе
дорогу к чему-нибудь, толкая всех встречных. Таким образом, и Миних не мог
найти заступника.
Сама Елизавета кроме невнимания могла обвинять его и в поступках прямо
враждебных: он приставлял к ней шпионов в царствование Анны. Было еще
любопытное обвинение: гвардейские гренадеры показали, что Миних, приглашая их
арестовать Бирона, упоминал о цесаревне Елизавете и ее племяннике герцоге
Голштинском.
Об этом записаны два несогласных показания, из которых в одном говорится:
«Бывшие при арестовании Бирона на карауле гренадеры объявили, что, пришед-де
оный фельдмаршал к караулу, говорил им: „Хотите ли вы государю служить –
ведайте, что регент есть, от которого государыне цесаревне, племяннику ее,
принцу Иоанну, и родителям его есть утеснение, и надобно-де его взять“, и
спрашивал их: „Ружья у вас заряжены?“ На что они отвечали: «Готовы
государю
с радостью служить». И пошли, и взяли; а потом уже они, видя, что на другой
день дело не туда пошло, руки опустили. И того ради оному Миниху представлены
тех