для кого я туда шел, то подумал, что то был какой-нибудь по иным делам из
мастеровых людей арестант же. Итак, оборотясь, говорил офицеру, чтоб его от
меня отвели, а показали б, в котором угле в той казарме бывший граф Левенвольд
находится; но как на сие сказали мне, что сей-то самый граф Левенвольд, то в
тот момент живо предстали в мысль мою долголетние его всегдашние и мною часто
виданные поведения, в отменных у двора монарших милостях и доверенностях,
украшенного
кавалерскими орденами, в щегольских платьях и приборах, в отменном почтении
пред прочими… В смятенных моих размышлениях пришел я к той казарме, где оный
бывший герой (Миних), а ныне наизлосчастнейший находился, чая увидеть его
горестью и смятением пораженного. Как только в оную казарму двери передо мною
отворены были, то он, стоя тогда у другой стены, возле окна, ко входу спиною, в
тот миг поворотись в смелом виде, с такими быстро растворенными глазами, с
какими я его имел случай неоднократно в опасных с неприятелем сражениях порохом
окуриваемого видеть, шел ко мне навстречу и, приближаясь, смело смотря на меня,
ожидал, что я начну. Я сколько возмог, не переменяя своего вида, так же как и
прежним двум уже отправленным, все подлежащее ему в пристойном виде объявил и
довольно приметил, что он более досаду, нежели печаль и страх, на лице своем
являл. По окончании моих слов, в набожном виде подняв руки и возведи взор свой
к небу, громко сказал он: „Боже, благослови ее величество и госу-дарствование
ее!“ Потом, несколько потупи глаза и помолчав, говорил: „Когда уже теперь мне
ни желать, ни ожидать ничего иного не осталось: так я только принимаю смелость
просить, дабы для сохранения от вечной погибели души моей отправлен был со мною
пастор“. А как уже все было к отъезду его в готовности, и супруга его, как бы в
какой желаемый путь в дорожном платье и капоре, держа в руке чайник с прибором,
в постоянном виде скрывая смятение своего духа, была уже готова. Всего
тягостнее было для Шаховского исполнить свое печальное поручение относительно
„благотворителя“ своего, графа Головкина, которого он нашел в казарме в самом
печальном положении: „Горько стенал он от мучащей его в те же часы подагры и
хирагры и оттого сидел недвижимо, владея только одною левою рукою. Я подошел к
нему ближе и, крепясь, чтоб не токмо в духу вкорененная, но и на лице моем
написанная об нем жалость не упустили слез из глаз моих, что по тогдашним
обстоятельствам весьма было бы к моему повреждению, объявил ему высочайший
указ. Он, жалостно взглянув на меня, сказал, тем он более ныне несчастливейшим
себя находит, что воспитан в изобилии и что благополучия его, умножаясь с
летами, взвели на высокие степени, не вкушая доныне прямой тягости бед, коих
теперь сносить сил не имеет“.
Кроме Остермана, Миниха, Головкина, Левенвольда, Менгдена и Тимирязева к
более легким наказаниям приговорены были: сын фельдмаршала обер-гофмейстер
Миних; родственник жены Остермана тайный советник Василий Стрешнев, за
шпионство при дворе по приказу Остермана; генерал Хрущев, за подсуживание тому
же Остерману; действительный статский советник Андрей Яковлев, за «крайнюю и
наиближайшую конфиденцию» с Остерманом; директор канцелярии принца Антона Петр
Граматин;
секретарь Семенов, «обретавшийся всегда при графе Остермане в партикулярной его
услуге»; секунд-майор Василий Чичерин, за шпионство за Елизаветою; секретарь
Поздняков, поплатившийся за услугу, оказанную Тимирязеву в сочинении
манифестов.
Самые влиятельные члены прежнего управления лишены своих мест, сосланы – кто
же заменит их? 12 декабря 1741 года явился именной указ, в котором читали, что
императрица усмотрела нарушение порядка государственного управления, как он был
при отце ее: прииском некоторых вновь изобретен Верховный тайный совет; потом
сочинен Кабинет в равной силе, как был Верховный совет, только имя переменено,
от чего произошло многое упущение дел государственных внутренних всякого
звания, а правосудие уже и весьма в слабость пришло. Поэтому для отвращения
прежних непорядков императрица повелевала, чтоб правительствующий Сенат имел
прежнюю
свою силу и власть, как было при Петре Великом; повелевала все указы и
регламенты Петра Великого наикрепчайшее содержать и по них неотменено
поступать, не отрешая и последующих указов, кроме тех, которые с состоянием
настоящего времени несходны и пользе государственной противны. Сенаторами были
назначены: генерал-фельдмаршал князь Иван Трубецкой, великий канцлер князь
Черкасский, обер-гофмейстер граф Семен Салтыков, генерал Григорий Чернышев,
генерал Ушаков, адмирал граф Головин, обер-шталмейстер князь Куракин;
действительные
тайные советники Алексей Бестужев-Рюмин и Александр Нарышкин;
генерал-лейтенанты князья Голицын (Михайло) и Урусов, Бахметьев; тайный
советник Новосильцев; действительный статский советник князь Алексей Голицын.
Генерал-прокурор князь Никита Трубецкой и обер-прокурор Брылкин утверждены в
своих должностях; в коллегиях, канцеляриях и конторах как в резиденции-
