Дубно вести войну! – сказал Бестужев. – Вот чего каждый из нас должен
требовать для славы государыни и народа. Мы будем вести войну; однако думаю,
что, не прибегая к такой крайности, мы можем доставить обеспечение Швеции и
даже быть ей полезными в ее видах. Не нам одним она уступала земли, и не
выгоднее ли будет для нее возвратить уступленное другим?» «Не намекаете ли вы
на Бремен и Верден, не хотите ли их возвратить шведам?» – сказал, смеясь,
Шетарди.
«Можно всегда сговориться, – отвечал Бестужев, – мы искренне желаем Швеции
добра, желаем приобрести ее дружбу. Если французский король водворит
спокойствие на севере, войдет с нами в тесный союз, заведет прямую торговлю и
упрочит все это кровными связями, то, располагая Россиею и Швециею, он будет в
состоянии дать европейским делам какое ему угодно направление. Помогите
искренним намерениям, и не будем упускать минут, чтоб прекратить напряженное
положение;
напишите скорее королю то, что внушает мне усердие к его службе».
Вследствие заявления Шетарди созвана была конференция из троих известных нам
членов совета по внешним делам; приглашены были также генерал-прокурор и
фельдмаршал Леси; императрица сама присутствовала; решение было единогласное –
что никакая земельная уступка невозможна, и Шетарди получил ответ: обиды,
причиненные Россиею, не известны, а действия России в пользу Швеции довольно
явны; намерение Швеции отобрать свои прежние провинции крайне несправедливо,
противно Ништадтскому миру и союзу 1735 года, от которых Россия отступить
никогда
не может. Как бы надежда графа Левенгаупта ни была основательна, однако если
война продолжится, то и мы должны будем поступать по правилам и обычаям
воинским. Какое право Швеция имеет требовать исполнения обещаний от Франции –
оставляем этот вопрос, как нам не принадлежащий, на решение этих обеих держав.
Швеция может не соглашаться на безвыгодный мир, а Россия не согласится ни на
малейшее нарушение Ништадтского мира.
Соответственно этому объявлению решено было возобновить и продолжать войну
со всевозможною энергиею. В начале марта военные действия возобновились. В
шведском войске страшно переполошились. В Финляндии явился манифест императрицы
Елизаветы, в котором жители страны приглашались не принимать участия в
несправедливой войне и в случае если бы они захотели отделиться от Швеции и
составить независимое государство, то императрица обещала свое содействие; в
манифесте говорилось, что и сама Швеция не может найти ничего дурного в этом
отделении, ибо, имея между собою и Россиею независимое государство, избавится
от всяких беспокойств и опасений. Решительность России заставила Францию
понизить тон.
19 марта Шетарди спросил князя Черкасского, не может ли он уполномочить его
донести своему государю, что ее величество обещает, как и прежде, будучи
цесаревною,
обещала, приискать Швеции такие выгоды, которые бы не нарушали Ништадтского
договора, принимая в рассуждение, сколько эта предпринятая шведами война
содействовала ее величеству в получении родительского престола. Канцлер
отвечал, что, не зная о таком обещании, он не может ничего ему на то сказать, а
донесет императрице; только может его уверить, что твердое намерение ее
величества состоит в том, чтоб ни пяди земли не отдавать. Если шведы хотят
заставить верить, будто они начали войну в пользу ее величества, когда она была
еще цесаревною, то без явного для себя стыда объявить этого не могут, ибо всем
известно, что Швеция еще при императрице Анне готовилась к войне против России,
решение было принято, и действительно в 1739 году войска были перевезены в
Финляндию. Шетарди имел бесстыдство отвечать: «Могу обнадежить подлинно, что
когда уже шведы войну объявили, то отстали от первого своего намерения
возвратить хотя сколько-нибудь из прежде у них завоеванного и другого ничего не
имели ввиду, как только содействовать вступлению на престол ее величества; я
могу это доказать всем тем, что тогда в высочайшем секрете происходило, также и
какие обещания ее величество изволила давать еще в сентябре месяце».
Двор переехал в Москву для коронации; Шетарди также отправился туда; в
Москву же приехал для ускорения мирных переговоров бывший уже при русском дворе
шведским посланником Нолькен и поместился в доме Шетарди. 2 мая Нолькен был
приглашен на конференцию в дом великого канцлера, где кроме князя Черкасского
присутствовали генерал Румянцев и обер-маршал Михайло Петрович Бестужев, брат
которого, вице-канцлер, не был по болезни. На слова князя Черкасского к
Нолькену,
что присутствующие готовы выслушать его предложения, тот отвечал, что он может
вести переговоры о мире; но так как французское посредничество принято ее
величеством,
то он, Нолькен, без присутствия Шетарди ни в какие изъяснения вступить не
может. Нолькену возразили, что императрица никогда не требовала и не просила
французского посредничества, но только добрых услуг и если он, Нолькен,
уполномочен вести переговоры, то ничье по-