Нолькен был смущен этими словами, с минуту молчал, не зная что сказать;
потом начал, что хотя прежде, быть может, некоторые и были того мнения о цели
войны, как заявлял Шетарди, однако удивительно, каким образом маркиз об этом
сообщил вице-канцлеру, а ему, Нолькену, не сказал. Усматривая, что ее
величество считает делом чести не уступать ничего Швеции, надобно приискать
другие способы для вознаграждения за понесенные шведами в войне убытки, и если
что-нибудь Швеции иступится, то уступка будет сделана приятелями для показания
дружбы ее величества к Швеции, со стороны которой дружески требуется обеспечить
безопасность границ. На это министры ему отвечали, что Россия как держава,
потерпевшая нападение, имеет право требовать от Швеции вознаграждения за
военные убытки, а не наоборот; об уступках нечего и думать: ее величество ни
пяди земли отдать не изволит и по милости всевышнего нужды не имеет этого
делать, соизволит держаться во всем Ништадтского мира, разве Швеция для
безопасности границ уступит России остальную Финляндию, и если Нолькен искренно
желает прекращения войны, то, оставят все споры о целях, с которыми начата
война, приступим прямо к делу, не вмешивая Шетар-ди, который не может быть
допущен к посредничеству. Этим и кончилась конференция.
12 мая Нолькен объявил министрам, что по внимательном обсуждении дела он
нашел всего лучше отправиться из Москвы назад в Швецию, где засвидетельствует о
миролюбивом расположении русского правительства и желании его вести переговоры
прямо с Швециею без французского посредничества, которое, как он слышит здесь,
и требовано не было, тогда как в Швеции ни королю и никому другому об этом не
известно, все были убеждены, что ее величество требовала французского
посредничества и приняла его, на каком основании он, Нолькен, и был прислан
сюда.
В конфиденции же Нолькен объявил министрам, что он в Стокгольм не поедет, но
остановится в Фридрихсгаме у генерала Левенгаупта.
Нолькен отправился из Москвы и действительно остановился в Фридрихсгаме,
откуда 6 июня прислал в лагерь к фельдмаршалу Леси с унтер-офицером и
барабанщиком известие о своем прибытии и письмо на имя Шетарди для пересылки в
Москву. Унтер-офицер и барабанщик были помещены при команде конной гвардии в
ставке генерал-майора Ливана. Но в тот же день среди гвардейских пехотных
полков раздался крик: «К ружью! Шведы, шведы!» На этот крик всполошились было и
армейские пехотные полки, но были удержаны своими полковниками. Тогда в
гвардейских полках выстрелили из ружья, солдаты бросились к ставке Ливана,
вытащили шведов, урядника и барабанщика, прибили их жестоко; а другая толпа
кинулась в палатки ротмистра конной гвардии Репсе и поручика Икскюля и вытащила
их обоих с криком: «Немцы изменяют и переписываются с шведами!» Между тем
четверо гвардейских солдат, севши на лошадей, помчались по лагерю, крича:
«Надобно немцев всех побить!» Услыхав это, генерал Скейт выбежал из палатки с
тростью, велел кирасирам и конной гвардии построиться с ружьем, а пехотной
гвардии закричал, что если из ружья не выступят, то велит по ним стрелять. Это
утешило пехоту, после чего Скейт распорядился взятием под караул зачинщиков,
которые, лежа связанные, бранили свою братью, солдат: «Вот вы теперь смотрите,
как нас изменники-немцы вяжут, и не вступитесь, а прежде не так было говорено».
Так рассказывал в Москве присланный от Леси поручик Штакельберг; но в рапорте
генерала Кета фельдмаршалу Леси рассказывалось дело так:
«6 июня, в Троицын день, большая часть гвардейских офицеров обедали у меня;
тут гвардии майор Чернцов рапортовал мне о ропоте гренадер на то, что берется в
поход только по три гранаты на человека, и я в тот же час приказал употребить
крайнее старание, взять в поход все гранаты и о том дать знать гренадерам и тем
их успокоить. Но в то самое время как я этим распоряжался, входит прапорщик
гвардии Алексеев и рапортует, что в лагере начинает умножаться шум и между
солдатами проносится слух, что ядра по большей части не по пушечным калибрам, в
конной гвардии патроны без пуль и в лагере в ставке генерал-майора Ливана
находятся шпионы. За Алексеевым является гвардии майор Салтыков и рапортует,
что в лагере большой беспорядок: гренадеры пришли в лагерь конной гвардии и
отбили шведского унтер-офицера и барабанщика, взяли их из палатки Ливана и
отвели в свой лагерь, ищут также с криком офицера своего Икскюля. Я в ту же
минуту побежал сам с находившимися у меня офицерами в их лагерь. Подходя к
лагерю конной гвардии, я увидел толпу гренадер, также гвардейских и армейских
солдат без ружья, при одних шпагах, а при самом входе в лагерь встретил одного
гренадера и троих солдат пешей гвардии, которые вели ротмистра конной гвардии
Репсе;
я отнял у них ротмистра и тотчас велел взять их под караул; чтоб навести на
своевольников побольше страху, я приказал гвардии майору сейчас велеть сыскать
попа, который бы исповедовал виновных, назначенных к немедленному расстрелянию;
