мощь 10000 пехоты и 2000 конницы; а в случае нападения на Россию английский
король высылает ей на помощь эскадру из 12 кораблей при 700 пушках. По
взаимному соглашению эта помощь может быть заменена с обеих сторон 500000
рублей в год. Если одна из договаривающихся сторон во время нападения На другую
сама будет находиться в войне, то не обязана подавать помощи. Англия не обязана
помогать России в войнах с турками и другими восточными народами; Россия не
помогает английскому королю в случае нападения на его владения, вне Европы
находящиеся; в Европе король не посылает русского войска в Италию, Испанию и
Португалию.
После заключения договора Вейч писал Картерету: «Листок получает от Франции
пенсию; но должно отдать ему справедливость, что он был мне очень полезен, ибо
ускорил заключение нашего договора».
Мы видели, как в предшествовавшее царствование помогла России Дания, с
которою давно был заключен оборонительный союз. Теперь, когда в России
произошел переворот, столь полезный для голштинского дома и, следовательно,
столь опасный для Дании, на союзную помощь ее еще менее можно было
рассчитывать.
В первых числах января 1742 года Корф и Чернышев писали из Копенгагена, что
переговоры с Англиею о продолжении субсидского трактата не получили успеха,
потому
что происшедшая в России правительственная перемена, с которою связан интерес
герцога Голштинского, требует всего внимания и осторожности датского двора и
потому последний, естественно, желает более тесного соединения с Пруссиею и
Швециею, чем с Англиею. В январе же Чернышев должен был отправиться в Берлин, и
в Копенгагене остался один Корф, который доносил, что исполнения союзного
обязательства, т.е. помощи против Швеции от Дании, ожидать нельзя, но недолжно
думать также, чтоб Франция могла склонить Данию к войне против России, потому
что слабое состояние войска и финансов не может допустить к тому Данию.
Дании, следовательно, опасаться было нечего; с Англиею оборонительный союз;
но союзница постоянно толкует о необходимости поддержать свободу Европы, помочь
Марии Терезии, и об этом толкует не один английский посланник, не один
английский министр иностранных дел; об этом толкуют русские министры, в этом
согласны и Трубецкой, и Черкасский, и Бестужевы, несмотря на вражду их друг к
другу. Но императрица не хочет слышать об этой помощи; она не может преодолеть
враждебного чувства к Австрии, которая представляется ей тесно связанною с
Брауншвейгским
домом. Тотчас по вступлении своем на престол она рассказала Шетарди, что
австрийский
посланник Бота при содействии князя Черкасского уже потребовал помощи для своей
королевы в 30000 войска. «Я, – сказала Елизавета, – велела ему отвечать, что
сама принуждена вести войну и первое правило – думать прежде о себе. Я желала
бы знать, на что полезен союз с австрийским домом и какое из него сделать
употребление?» «Очень небольшое в настоящее время, – отвечал Шетарди. – Вы
можете припомнить, что я имел честь говорить вам год тому назад. Если бы не
было вас и если бы не выказали вы мужества, то венский двор, всегда надеявшийся
руководить Россиею по своему усмотрению, успел бы возложить корону на главу
сына принца Бра-уншвейгского и этим докончил бы дело, над которым начал
работать с 1711 года, при помощи брака царевича с принцессою Беверн». Таким
образом, искусно поддерживалось это представление о необходимой связи между
домами австрийским и Брауншвейгским. Елизавета знала, что от венского двора шли
внушения прежнему правительству, чтоб объявить ее незаконною дочерью Петра
Великого и заключить в монастырь. Поэтому неудивительно, что Елизавета не могла
удержаться от выходок против венского двора; так, когда по поводу поздравлений
с коронациею возник спор между посланниками о старшинстве, то она сказала: «Бота
не имеет ни малейшего основания много о себе думать: когда он будет слишком
важничать, то может отправляться туда, откуда пришел, так как мне дороже дружба
тех, которые в прежние времена не оставляли меня, чем расположение его нищей
королевы». Когда князь Черкасский и Бестужев вдвоем уведомляли императрицу об
интригах
Франции в Турции, то она отвечала, что ничему не верит, а знает, что в руках
Боты
300000 рублей для подкупа ее министров.
Но разумеется, эти выходки не мешали формальным учтивостям.
По восшествии своем на престол Елизавета отправила грамоту королеве венгро-
богемской
с уверениями «в истинной и ненарушимой склонности». Мария Терезия отвечала
Ланчинскому,
что всегда радуется и принимает участие, когда узнает о каком-нибудь
благополучном происшествии в России; с великим удовольствием слышит уверения в
необменной
дружбе и союзе и со своей стороны равным образом поступать не преминет. В
заключение королева спросила: «Ведь вы меня