внушил ему, как было бы полезно удостоверить поляков относительно истинных
чувств короля к России, что легко сделать по поводу посольства, имеющего
отправиться к императрице для поздравления с восшествием на престол. Бриль
обещал исполнить это. Потом Кейзерлинг начал внушать коронному гетману
Полоцкому,
как настоящее положение Европы может повредить спокойствию республики, для
поддержания которого необходимы известные союзы; республика граничит с четырьмя
сильными соседями, и потому надобно смотреть, какое соседство ей особенно может
быть полезно. Разумеется, русское, потому что императрица находится в особенной
дружественной склонности к республике и желает большего утверждения ее тишины и
безопасности. На это гетман отвечал, что, и по его мнению, для спокойствия и
безопасности республики ничего не может быть лучше дружбы с Россиею.
Действительно, в этом духе составлена была инструкция Огинскому,
отправлявшемуся послом в Петербург с поздравлением. По случаю замешательств в
Европе король не мог приехать в Польшу и потому созвал польский Сенат в
пограничном городе Фрауштадте. Туда съехалось множество польской знати, и
Кейзерлинг
мог удостовериться, что усиление Пруссии произвело на поляков самое
неблагоприятное впечатление, и хотя, по выражению посла, в республиканском
государстве легко найти друзей и приверженцев, однако из польских вельмож никто
не является прусским приверженцем, кроме воеводы Бельского. Из страха пред
Пруссиею поляки обнаруживали сильную любовь и доверенность к своему королю.
Гетман Полоцкий, всегда бывший во главе противной двору партии, теперь с своими
друзьями вполне выражался в пользу короля и даже подарил ему из собственного
войска несколько сот человек. Из страха же пред Пруссиею объяснялось и
расположение к России. Несмотря, однако, на это общее расположение, Кейзерлинг
не отвергал возможности, что шведские приверженцы, хотя и незначительные, будут
в состоянии произвести некоторые волнения, и потому советовал составить сильную
русскую партию под начальством Люблянского воеводы Тарле, которому надобно
помочь деньгами; да и гетман Полоцкий намекнул, что ему недоплачена пенсия;
хорошо было бы утвердить его в добрых намерениях. Шведский эмиссар полковник де
Бона ездил по вельможам польским, предлагал деньги, чтоб составили генеральную
конфедерацию, сулил войско, запасы и требовал, чтоб Лифляндия была театром
войны против России, представлял, что после трудно будет дождаться более
благоприятных обстоятельств. Узнали, что стольник литовский Петр Сапога
старается
в пользу шведов, набирает для них войско и обучает его, уговаривает шляхту,
суля офицерские места с шведскими пенсиями. Молодой Орлик писал отцу своему в
Яссы, что Россия потеряла в Финляндии больше половины войска от болезней, что в
России находится сильная партия в пользу сверженного императора. «Увидим, –
писал Орлик, – что произойдет на будущем сейме; всего желательнее было бы
внушить королю польскому, чтоб он соединился с народом и не упускал самого
удобного случая к освобождению своего королевства от русского притеснения и к
возвращению
завоеванных Россиею польских областей: чрез это он получил бы успех в своих
частных
видах относительно наследственности польской короны в его доме». Но королю не с
кем было соединяться: народ в Польше, т.е. шляхта, в огромном большинстве не
сочувствовала шведским внушениям, и де Бона был схвачен в Данциге. В конце июля
Кейзерлинг писал, что нечего опасаться относительно Польши и великий гетман
будет вести себя постоянным вследствие милости, оказанной ему императрицею.
Другая соседняя держава, Турция, казалось, была доступнее враждебным, т.е.
французским и шведским, внушениям. Вешняков в начале 1742 года уже доносил, что
французский посол внушает Порте, будто шведы начали войну с Россиею в ее
пользу, всячески старается, чтоб турки помогли шведам деньгами и позволили
татарам впасть в русские пределы; но турки не давались в обман. «Я, – писал
Вешняков, – всякое французское коварство и слабость Порте довольно истолковал,
в чем английский посол немало помогает, которого дружбою и конфиденциею ныне
зело доволен». В половине апреля Вешняков доносил, что война у турок с Персиею
– дело решенное, поэтому Порта так занята и затруднена, что ни о чем другом и
подумать не может, хотя с французской стороны и внушается, что Порта должна
поддержать Швецию в войне ее с Россиею именно для того, чтоб быть безопасною от
России во время своей войны с Персиею; хотя шведский посланник Карлесон
хлопотал о заключении союза между Турциею и Пруссиею, в силу которого Пруссии
позволено
было бы набирать войско в дунайских княжествах; молдавский господарь Гика был
на стороне Карлесона.
В сентябре Мираклем сообщил Вишнякову, что по французским настояниям визирь
принужден
был доложить султану о необходимости помочь Швеции по обязательствам союза если
не от-