я встречалась в домах Бестужевой и Лопухиной и слышала, как он с сожалением
говорил, что принцесса неосторожно жила, отчего и правление потеряла, всегда
слушалась фрейлины Юлии, на что мы ему отвечали, что то совершенная правда,
сама она принцесса пропала и нас погубила, в подозрение нынешней государыне
привела. Говаривали при мне графиня Бестужева с Лопухиной, что ее величество
непорядочно и просто живет, всюду беспрестанно ездит и бегает. Говаривали про
принцессу: лучше б нам было, когда б она была; может быть, это и сделается, а
когда не сделается, то хотя б ее отпустили». Софья Лилиенфельд оговорила
камергера князя Сергея Васильевича Гагарина, но тот во всем заперся, равно как
и камергер Лилиенфельд. Иван Лопухин поднят был на дыбу и получил одиннадцать
ударов, но не прибавил ничего больше к своему показанию. 11 августа его снова
пытали, дали 9 ударов, и опять никаких новых признаний.
Отец его Степан Лопухин в допросе сказал: «Маркиз Бота у меня часто бывал и
говаривал о принцессе, что лучше б и покойнее было, если б она оставалась
правительницею, а теперь такие беспорядки происходят, министров прежних всех
разослали, после императрица будет о них и тужить, да взять будет негде; на это
и я говорил, что правда, но говорил, что и тогда было не совсем хорошо,
завладели
было немцы, потому что принцесса никуда не выхаживала. Что ее величеством я
недоволен и обижен, об этом с женою своею я говаривал и неудовольствие причитал
такое, что безвинно был арестован и без награждения рангом отставлен; а чтоб
принцессе быть по-прежнему, желал я для того, что при ней мне будет лучше, а
что присягу свою презрел, в том приношу мою пред ее величеством вину. Говорил я
про сенаторов, что ныне путных мало, а прочие все Дираки, что дела не делают и
тем приводят ее величество народу в озлобление. Когда император Петр II
скончался, тогда меня призвали фельдмаршал князь Голицын, князь Дмитрий Голицын
да фельдмаршал князь Долгорукий и спрашивали, не подписывал ли его величество
какой духовной? И я сказал: не видал. И притом они имели рассуждение, кого
выбрать на престол, и сперва говорили о царице Евдокии Федоровне, что она уже
стара, потом о царевнах Екатерине и Прасковье, что их нельзя, сказав некоторые
слова непристойные; потом о ее величестве молвил из них, помнится, фельдмаршал
князь Долгорукий, что она родилась до брака, и за тем, и за другим, сказав еще
некоторые
непристойные слова, выбрать нельзя, и потом положили намерение к выбору
императрицы
Анны». 17 августа Степан Лопухин был поднят на дыбу, висел десять минут и
ничего нового не сказал. Потом подняты были на дыбу жена его Наталья и графиня
Бестужева и также не прибавили ничего к прежним показаниям.
Следователи спрашивали императрицу, что Софья Лилиенфельд больна (беременна)
и потому нужно ли делать ей очную ставку с оговоренными ею? Елизавета
собственноручно написала: «Сие дело мне пришло в память, когда оная
Лилиенфельдова
жена показала на Гагарина и жену его, то надлежит их в крепость всех взять и
очную ставкою производить, несмотря на ее болезнь, понеже коли они государево
здоровье пренебрегали, то плутов и наипаче жалеть не для чего, лучше чтоб и век
их не слыхать, нежели еще от них плодов ждать».
Кроме упомянутых лиц привлечены были к делу князь Иван Путятин, подпоручик
Нил Акинфов, дворянин Николай Ржевский. Учрежденное в Сенате генеральное
собрание (в котором были и духовные лица: Троицкий архимандрит Кирилл,
суздальский епископ Сомон, псковский епископ Стефан) 19 августа положило
сентенцию: Лопухиных всех троих и Анну Бестужеву казнить смертью, колесовать,
вырезав язык. Ивана Мошкова, Александра Зыбина, князя Ивана Путятина, Софью
Лилиенфельд
казнить смертью – Мошкова и Путятина четвертовать, Зыбину и Лили-енфельд отсечь
голову за то, что, слыша опасные разговоры, не доносили. Камергера Лилиенфельда
за нерадение о том, что слышал от жены, лиши всех чинов, сослать в деревню; ви-
це-ротмистра
Лилиенфельда, подпоручика Акинфова и адъютанта Колычова определить в армейские
полки; дворянина Ржевского высечь плетьми и написать в матросы. Императрица
изменила эту сентенцию таким образом: троих Лопухиных и Анну Бестужеву высечь
кнутом и, урезав языки, послать в ссылку; Мошкова и Путятина высечь кнутом,
Зыбина – плетьми и послать в ссылку, Софью Лилиенфельд, пока не разрешится от
бремени, не наказывать, а только объявить, что велено ее высечь плетьми и
послать в ссылку. Имение всех означенных конфисковать. Прочим учинить по
сентенции, только Ржевского написать в матросы без наказания. Экзекуция учинена
была на публичном месте, перед коллежскими апартаментами. В Сибири сосланных
держали под караулом; на содержание давали каждому в день по рублю; но Ивану
Лопухину, Мошкову и Путятину давали по 50 копеек; для прислуги при Степане
Лопухине с женою было отправлено четыре человека, двое мужчин и две женщины, из
них один повар; при Анне Бестужевой и Софье Лили-