словами, я думал дни и ночи, нельзя ли сделать что-нибудь блистательное в
пользу вашей светлости и вашей знаменитой фамилии. Зная великодушие вашего
сердца и благородство ваших чувств, я не колеблюсь ни минуты открыть вашей
светлости дело, которое прошу содержать в глубочайшей тайне, по крайней мере на
первое время. В продолжение двух лет, как я нахожусь при этом дворе, я имел
часто случай говорить ее им. величеству о вашей светлости и о ваших
достоинствах.
Я долго ходил около сосуда и употреблял разные каналы, чтоб довести дело до
желанного конца. После долгих трудов наконец, думаю, я успел, нашел именно то,
что пополнит и закрепит совершенное счастье герцогского дома. Теперь надобно,
чтоб ваша светлость завершили дело, счастливо мною начатое. По приказанию ее им.
величества я должен вам внушить, чтоб ваша светлость в сопровождении старшей
дочери немедленно приехали в Россию. Ваша светлость, конечно, поймете, почему
ее величество так сильно желает видеть вас здесь как можно скорее, равно как и
принцессу, вашу дочь, о которой рассказывается так много хорошего. Бывают
случаи, когда глас народа есть именно глас божий. В то же время наша
несравненная монархиня прямо приказала мне уведомить вашу светлость, чтоб
принц, супруг ваш, ни под каким видом не приезжал вместе с вами. Чтоб ваша
светлость не были ничем затруднены, чтоб вы могли сделать для себя и для
принцессы, вашей дочери, несколько платьев, чтоб могли предпринять путешествие
без потери времени, я имею честь присоединить к своему письму и вексель. Правда,
сумма умеренна; но надобно сказать вашей светлости, что это сделано нарочно,
чтоб выдача большой суммы не кидалась в глаза людям, наблюдающим за нашими
действиями. Чтоб ваша светлость не нуждались в необходимом по приезде сюда в
Петербург, я распорядился, чтоб купец, именем Людолфдом, выплатил вашей
светлости две тысячи рублей в случае надобности. Я ручаюсь, что по счастливом
прибытии
к нам ваша светлость не будет ни в чем нуждаться».
Брюмер определял в письме, сколько людей должна была взять принцесса с
собою: одну статс-даму, две горничных, повара (мебель, необходимую в этой
стране, по выражению Брюмера), одного офицера для распоряжений почтою и троих
или четверых лакеев. Брюмер учил принцессу, как она должна объяснять причину
своего отъезда в Россию: «Вашей светлости стоит только сказать, что долг и
учтивость требуют от вас съездить в Россию как для того, чтоб поблагодарить
императрицу за необыкновенную благосклонность, оказанную герцогскому дому, так
и для того, чтоб видеть совершеннейшую из государынь и лично поручить себя ее
милостям. Чтоб ваша светлость знали все обстоятельства, имеющие отношение к
этому делу, имею честь сообщить, что король прусский знает секрет; в воле вашей
светлости говорить с ним об этом или не говорить; что же касается меня, то я
почтительнейше
советовал бы вашей светлости поговорить с королем, ибо в свое время и в своем
месте вы почувствуете следствия, какие естественно от того проистекут. Г.
Листок,
который, конечно, работал вместе со мною и который очень предан интересам
герцогского дома, просил меня засвидетельствовать вашей светлости его
глубочайшее уважение. Я должен отдать ему справедливость, что он относительно
интересов вашей светлости вел себя как честный человек и ревностный слуга».
21 декабря Брюмер послал новое письмо, чтоб принцесса спешила как можно
скорее, ковала бы железо, пока горячо. Навстречу путешественницам отправлен был
камергер Нарышкин, вручивший в Риге принцессе-матери новое письмо от Брюмера,
который писал: «Императрица ежедневно осведомляется, не имею ли я известий о
вас, проехали ли вы Данциг, когда можете приехать в Москву; я отвечаю, что если
бы ваша светлость имели крылья, то воспользовались бы ими, чтоб не терять ни
минуты». Брюмер умолял принцессу принять его советы и при первом свидании с
императрицею оказать ей чрезвычайное и более чем совершенное уважение (unе
deference
extraordinaire et plus que parfaite), именно поцеловать у нее руку. Брюмер
извещал также, что великий князь ничего не знает о приезде тетушки и сестрицы.
Жених ничего не знал о приезде невесты, а прусский король очень хорошо знал
об этом и в конце декабря писал принцессе-матери, чтоб поскорее ехала в Россию,
где для ее дочери готовится знаменитая судьба; хвалился, что мысль о браке
между ее дочерью и наследником русского престола исходит от него; требовал
сохранения величайшей тайны, так чтобы ни принц, ее муж, ни русский посланник в
Берлине Чернышев ничего не знали об этом. Принцесса отвечала, что ставит себе
законом повиноваться советам его величества; и только в одном случае не могла
вполне им последовать – не могла скрыть цели своей поездки от мужа. Сам Фридрих
так описывает свой взгляд на дело и свое участие в нем: «Из всех соседей
Пруссии Русская империя заслуживает наибольшее внимание как соседка самая
опасная: она сильна, она близка. Будущие правители Прус-