нынешнею декларациею королевы изволит быть довольна, однако была бы еще
довольнее, если б такая декларация была сделана за три четверти года назад.
Розенберг получил аудиенцию у императрицы и в ответ на свою речь выслушал
объявление, что императрица «вследствие присланного королевою нарочного
посольства и декларации, сделанной послом, предает дело Боты совершенному
забвению и, не желая упомянутому Боте никакого отмщения и зла, освобождение его
оставляет на благоусмотрение королевы».
Самое трудное дело наконец уладилось. Легче стало делать внушения о
необходимости помочь венгерской королеве против прусского короля; усилилась
надежда, что от Брюмера, Лестовка и Мардефельда можно отделаться, как
отделались от Шетарди. Могущественным средством для успешной борьбы против них
оставалось по-прежнему прочтение их заграничной переписки, и Бестужев 1
сентября писал Воронцову: «Хотя я желал и ваше сиятельство ее императорского
величества
всемилостивейшее соизволение исходатайствовать изволили, чтоб министерских
писем более не просматривать, то, однако ж, я запотребно нахожу при нынешних
обстоятельствах за баронами Мардефельдом и Нейгаузом посматривать, яко они
(особливо же последний, как из приложенного перевода с его письма, наипаче же
что в цифрах написано, которым искусством господина Гольдбаха ключ имеется,
пространнее усмотрите) часто провираются». Вскрыта и прочтена была следующая
депеша Нейгауза от 13 июля: «Вчера по окончании куртага принцесса Цербст-ская
вручила мне письмо к вашему императорскому величеству, прибавив, что она не
только как имперская вассала всякую должную генерацию к высочайшей вашей особе,
но и своею собственною персоною врожденную ее дому особенную покорность и
генерацию
имеет, к чему она и свою дочь, которая с своим будущим супругом и без того к
тому склонна, с прочими окружающими людьми ревностнейше будет привлекать».
Мардефельд также сильно провирался, относительно принцессы Цербстской,
ее дочери и будущего зятя. От 14 сентября он писал в Берлин: «Я должен отдать
справедливость принцессе Цербстской, что она истинно радеет интересам
королевским. Она сильно желает возвратиться в Германию, но я не вижу, чтоб она
с благопристойностью могла оставить Россию прежде брака ее дочери». Поход
Фридриха II в Богемию был удачен – он взял Прагу. Поздравляя короля с этим
торжеством, Мардефельд писал ему: «Великий князь мне сказал: я сердечно
поздравляю». Молодая великая княжна многократно повторяла: «Слава богу!»
Принцесса-мать не могла найти довольно сильных выражений для своей радости;
другие многие меня также поздравляли; но число тех, которые от этого морщатся,
превосходит». В конце октября Мардефельд писал: «Тому около 15 дней, как
принцесса Цербстская меня просила, чтоб я помешал приезду сюда ее супруга, ибо
ей хорошо известно, что императрица ему Курляндии не даст. Я отвечал, что
уверен в желании вашего величества видеть принца герцогом Курляндским, тем
более что вы не имеете видов на это княжество для своего дома, но что я вижу
два больших затруднения: первое, императрица всем заинтересованным державам
рекомендовала принца Гамбургского; второе, что она не захочет потерять
получаемые оттуда доходы».
Елизавета не хотела отдать Курляндию принцу Цербстскому; назначала ее принцу
Гамбургскому или Голштинскому; Бестужеву все эти претенденты были одинаково
неприятны; и он стоял за старого своего благодетеля – Бирона, который
по-прежнему жил в Ярославле в почетной ссылке. В декабре писал он Бестужеву:
«Узнав, что ваше сиятельство оставляете Москву, не мог я преминуть, чтоб не
уверить вас в вечном моем почтении, пожелать счастливого пути и поблагодарить
за любовь, расположение и сожаление, вами ко мне показанные, – господь бог да
будет вам создателем! Не погневайтесь, что я в своей долговременной и жестокой
бедности постоянно надеюсь на ваше испытанное усердие. Боже, ты видишь сердце
мое! И если бы я знал, что в моем намерении и действии было какое-нибудь зло,
за которое и осужден на бедствие, то готов был бы страдать; но сначала и до сих
пор не знаю за собою никакого преступления, кроме того, что со всяким честно я
поступал; богу известно, что я и вы вместе с моими братьями были жертвою
свирепых людей. Нам поставлено было в. вину, что ты нынешнюю самодержицу и
великого князя на престол возвести хотели, и за то я в ссылку послан. Что же я
сделал и в чем состоит мое преступление? Ее им. величество есть сама милость и
щедрота, однако я уже три года бедствую. Ваше сиятельство меня 26 лет во всяких
обстоятельствах знаете: у кого я что похитил, кто мною обижен? Все, что имелось
у меня движимого, из рук самодержицы получил; Курляндию не обманом и не
хитростью добыл, но божьим провидением и по милости короля, который имел право
мне ее пожаловать; Россия же не способствовала мне в этом ни единым словом ни у
короля, ни в королевстве и ни малейшего аж-