королем польским существует очевидно, равно не станут говорить о том, что
неслыханно в свете и неизвестно ни одному народу, что договор должен
подтверждаться при каждой перемене правления. Неизвестно Европе, что если по
требованию императрицы Анны изменен один параграф договора между Россиею и
Австриею, то и весь договор потерял силу. Опасные последствия такого принципа
скоро ниспровергли бы человеческое общество, ибо каждый государь мог бы тогда
сказать:
мой предшественник не мог уступить таких-то городов или таких-то областей, не
заключать такого договора, потому что это предосудительно для моего наследника.
Послы и министры не коснутся также жестоких и неслыханных условий, требуемых за
русскую помощь, ибо в целом свете не найдется договора, в котором бы подобные
условия были предложены и приняты. Впрочем, послы и министры признают ответ 30
мая отговоркою в исполнении обязательств и полным отказом на все их
предложения.
Ланчинский получил приказание передать устно министрам Марии Терезии, что
его государыня согласна возобновить союзный договор на основании договора 1726
года, но с исключением обязательства подать помощь королеве в настоящей войне и
ручательства за прагматическую санкцию, при этом Ланчинский должен был
жаловаться на Розенберга, который позволил себе слишком резко высказать свое
неудовольствие на конференции 30 мая. Граф Улефельд отвечал, что,
наоборот, Розенберг обижен, потому что он один объявляется виноватым, а
голландский и английский министры в стороне, тогда как все дело в том, что с
русской стороны объявлены невозможные условия. Утопающий вопит о помощи, а
приятель говорит ему: подожди до завтра. «Кажется, – продолжал Улефельд, – при
вашем дворе утверждено мнение, что России никакие союзы не надобны, что нашему
двору в русском больше нужды, чем русскому в нашем. Но как можно это
предвидеть?» «Дело понятное, – сказал Ланчинский, – на австрийский дом бывают
частые
нападения, и в настоящее время он выдерживает войну». «Поэтому-то мы и помощи
просим, – возразил Улефельд, – но относительно будущего нельзя сказать ничего
решительного. Вы, может быть, думаете, что теперь Порта находится в упадке
благодаря персиянам и Россия поэтому долгое время будет покойна, но надобно
обратить внимание на причину упадка, которая случайна. Если настоящий султан
будет извержен и сядет на престол один из его племянников, который поразумнее и
пободрее, и если новый султан, помирившись с Персиею, нападет на Россию, то
наша королева, которую допускают теперь до обессиления и разорения, будет ли
тогда в состоянии подать помощь России?» «Пассаж, о котором вы упоминаете, не в
ту силу клонится, – отвечал Лан-чинский, – турки, оправившись, скорее всего
нападут на Венгрию, которая к ним близка, а в подстрекателях к этому не будет
недостатка».
Но прусский король не был доволен тем, что Россия уклонялась от союза с его
врагами, он потребовал, чтобы Россия удержала польского короля как курфюрста
Саксонского от враждебных действий против Пруссии. На это Чернышеву приказано
было отвечать, что русский двор сначала был того мнения, что смерть императора
Карла VII и выбор нового главы империи соединят важнейших имперских членов, но
вышло иначе – между членами империи, равно как между ними и другими державами,
продолжаются прежние отношения, и потому русский двор должен также смотреть на
дело по-прежнему. Если король прусский по-прежнему хочет исполнять обязательства
к своим союзникам, то и король польский как курфюрст Саксонский может точно так
же поступать относительно своих союзников. Предосторожности, принимаемые
королем польским для собственной безопасности, и исполнения этим государем
своих обязательств к союзникам не могут быть признаны враждебными действиями
против Пруссии, и потому саксонские земли не могут за это ничего потерпеть, тем
более что король польский обнадежил русский двор, что не хочет нарушить своего
нейтралитета и предпринять что-нибудь прямо против прусского короля. Если же
Пруссия подвергнется нападению по какой-нибудь новой причине, а не вследствие
ее прошлогоднего нападения на Богемию, то Россия своею предупредительною
помощью докажет, как она намерена держать свое слово.
Подевильс отвечал на это «со смутным и недовольным видом», что он никак не
может понять причину, почему дрезденский двор имеет счастье пользоваться дружбою
русской императрицы предпочтительно пред берлинским. Непонятно, почему русский
двор не хочет предотвратить лишнее кровопролитие, тогда как может это сделать
одним своим словом, сказанным дрезденскому кабинету, чтобы тот не помогал
венгерской королеве. «Кровопролитие последует, – продолжал Подевильс, – потому
что мой государь принял твердое решение считать этот поступок Саксонии за
военное действие против Пруссии и в надежде на свое правое дело и на своих
союзников атом-
