помощь королю польскому. Тогда императрица приказала отправить из Лифляндии
и Эстляндии в Курляндию такое число полков, какое можно будет расположить на
зимних квартирах в секвестрованных герцогских имениях; на их место в Лифляндию
и Эстляндию подвинуть другие полки из ближних мест и нарядить к весне несколько
нерегулярных войск; королю польскому дать знать об этом движении войск к нему
на помощь и поручить русскому министру в Дрездене условиться с саксонским
правительством насчет направления и пропитания вспомогательного войска, а
королю прусскому чрез министра его представлять, чтобы он от нападения на
Саксонию удержался и склонился на мир с королем польским; в противном случае
последний получит русскую помощь.
Когда канцлер сообщил Мардефельду декларацию императрицы о движении русских
войск, тот онемел от досады или удивления. Говорили, что Елизавета, подписав
эту декларацию, стала на колени перед образом, призывая бога в свидетели, что
поступает по совести и справедливо, и молила бога благословить ее оружие. Она
спросила у фельдмаршала Леси, как он думает о принятых мерах. Леси, несмотря на
то что подал свое мнение в совет, отвечал сначала, что он не министр и что его
долг исполнять только повеления. Когда же императрица настояла, чтобы он
говорил откровенно, то он сказал, что спокойствие ее царствования и личная
безопасность требуют немедленного обуздания короля прусского, что для
безопасности России у него необходимо отнять Пруссию и если не оставлять ее за
собою, то отдать Польше, которой опасаться нечего. Елизавета была раздражена
против Фридриха II, называла его шахом Надиром прусским, но сильно досадовала
также и на короля английского, который вошел в соглашение с Фридрихом, заключил
с ним так называемую ганноверскую конвенцию, на которой Силезия должна была
остаться за Пруссиею. Она упрекала канцлера за то, что он слишком дружелюбно
расположен к Англии; не раз отзывалась, что Воронцов ей часто говорил не
полагаться на англичан, которые заключат с прусским королем отдельный мир. Так
по крайней мере рассказывал Бестужев Гиндфорду, и тот писал в Англию: «Теперь
наступило время, когда морские державы должны или утвердить дружбу русской
императрицы с собою, или навсегда ее лишиться, удержать в силе или привести в
упадок Бестужева, единственного друга, которого мы имеем при этом дворе. Он
воспользовался отсутствием Воронцова, чтобы побудить императрицу решиться на
такой смелый шаг, в надежде, что морские державы вновь предложат знатные
субсидии, ибо хотя русский двор нашел довольно денег для приведения армии в
движение, однако он не в состоянии продолжать эти издержки без субсидий».
Бестужев пользовался отсутствием Воронцова, а Воронцов писал императрице о
своем разговоре с прусским королем 22 октября: «Его величество по принятии сей
день моего первого поклона, ретируясь уже к себе, приказал меня позвать в
другую камору, где, будучи наедине со мною, изволил мне говорить начать,
во-первых, о всегдашней своей дружбе и высокопочитании к вашему ампер.
величеству, которые он всегда непременно содержать со своей стороны изволит, и
что он притом же совершенную надежду полагать изволит, что ваше ампер.
величество против его никакой резолюции, противной в пользу его неприятелей,
принять не изволите; что его величество притом скрыть мне не хочет, что он
опасен находится, дабы вашего императорского величества к нему дражайшая дружба
чрез столь многие старания и разные оклеветания венского и саксонского дворов
не могла наконец отмениться; что его величество из единого высокопочитания к
вашему ампер. величеству удержал свое оружие против саксонского двора, довольно
имея к тому причин на сие поступить, ибо совершенно известен находится о
заключенном между саксонским и венским дворами договоре, дабы земли его
величества отобрать и между собою разделить, того ради принужденна себя нашел
против саксонского двора равномерно недружеские поступать, только
действительного нападения не учинил для вашего ампер. величества, дабы тем не
причинить вашему величеству какого недовольства, наконец, изволил говорить о
склонности своей к миру и учиненной для того конвенции с королем английским. –
Я на все его величеству только ответствовал, что ваше императ. величество
совершенную дружбу к его величеству иметь изволите и всегда с приятностью
слышать изволили о имеющемся добром согласии между его величеством и королем
польским, а притом же его величеству и сие не донести не могу, что в случае
нападения на Саксонию ваше ампер. величество по обязательству своему, может
быть, против своей во помощь дать принуждены будете. Наконец, его величество
изволил говорить, что понеже ваше императорское величество желать изволите,
дабы до неприятельства с саксонским двором не дошло, то изволили бы употребить
свои дружеские старания, как то и английский король чинить намерен, дабы
саксонский двор на сию (ганноверскую) конвенцию склонился, и тем бы окончены
быть могли
