вдруг узнает, что наследный принц сделал Тесина своим обер-маршалом. Когда
Любрас
напомнил ему о предостережении, бывшем из Петербурга, то Адольф Фридрих
отвечал, что имел случай удостовериться в усердии Тесина содействовать всему,
что клонится к утверждению дружбы между Россиею и Швециею; впрочем, если бы
Тесин
паче чаяния и обнаружил враждебные намерения, то это нисколько не может иметь
влияния на чувства высокого уважения и благодарности, которые он, наследный
принц, до конца жизни будет питать к императрице. После этого разговора пришел
к Любрасу от наследного принца голштинский советник Гольмер и объявил, что
принц долго медлил назначением Тесина, но принцесса с членами франко-прусской
партии ни днем ни ночью не давали ему. покою и так ему наскучили, что принужден
был согласиться.
Между тем Чернев в своей переписке с канцлером выставлял Любраса человеком
неблагонадежным,
преданным франко-прусской партии. Так, от 2 апреля он писал: «Здесь, исключая
Минерву
(наследную принцессу) и главных учителей эпикурейской философии, почти все чуду
морскому (Любрасу) скорейшего возвращения отсюда в прежнее его жилище желают, и
если это случится, то антагонисты (т.е. преданные России люди) устроят хороший
праздник. Но сам он, почитая это место за прямой соломоновский Эфир, ни малой
охоты к тому не показывает, особенно потому, что еще не освободился от своей
жестокой болезни, которая его день и ночь терзает, эта болезнь –
великопосольская
немощь ». Чернев при этом жаловался канцлеру, что ему «многие угрозы и зело
чувствительнейшие разглашения чинятся». Но еще 12 марта императрица, призвав к
себе канцлера, объявила ему: из открываемых известным образом секретных писем
она усмотрела, что генерал Любрас будто по указу обнадежил графа Гилленборга в
ее милости и совершенной доверенности, о чем ему и никому никогда повеления не
было; кроме того, он обнадежил Гиллен-борга и совершенною дружбою канцлера. Все
это он сделал самовольно, и в рассуждении таких его предерзостных, равно как и
прочих его сомнительных поступков она приказывает приискать на его место
способного человека и отправить посланником в Швецию, а его, Любраса, отозвать.
Бестужев указал на Корфа, бывшего посланником в Копенгагене.
Шведский посланник в Петербурге Цедеркрейц объявил, что его правительство
согласно
на заключение союза с условием субсидий и уплаты обещанных 400000 рублей.
Канцлер, разумеется, поднес императрице на утверждение ответ с отказом.
Елизавета
сначала согласилась отказать, говоря, что действительно субсидий давать не за
что, да и в обычай этого вводить отнюдь не надобно, но потом переменила мысли:
разве уже дать им 400000, чтоб не выпустить их из рук? но дать не вдруг, а в
несколько лет, смотря между тем на их поступки и обстоятельства, и чтоб дача
эта не имела вида субсидий, а признавалась бы только благодеянием, но и об этом
до времени молчать. Канцлер заметил, что не надобно шведам русскими деньгами на
Россию же подавать оружие, лучше их содержать во всегдашней скудости, чем
обогащать. Но Елизавета осталась при своем. 4 апреля в доме вице-канцлера
происходила конференция с Цедеркрейцем, при котором сама императрица
присутствовала инкогнито. Цедеркрейц не соглашался на союз без уплаты 400000
рублей. По окончании конференции Елизавета объявила, что соизволяет уплатить
400000 рублей в четыре года, чтоб не порвать дело о союзе, но повторила, чтоб
дачу эту не признавать за должную по прежнему обещанию, а только следствием
благодушия и склонности ее к дружбе с Швециею по случаю нового союза с этою
державою.
В мае в Стокгольме получено было известие, что в Петербурге принят союзный
договор и согласились платить субсидии на четыре года, по 100000 рублей
ежегодно, но с тем, чтоб дача этих субсидий содержалась в секрете. Это условие
всех удивило: зачем скрывать то, что могло бы произвести на шведский народ
благоприятное впечатление? Между тем прусские победы радовали членов
франко-прусской партии; кронпринцесса показывала Любрасу письмо брата: «Я искал
неприятелей и, нашедши, напал на них и совершенно побил, иначе в день Ульрихи и
случиться не могло; все принцы в добром здоровье, войска мои преследуют
неприятеля, и я, обнимая вас, сбираюсь к ним ехать». Король при этом известии
обнаруживал совершенное равнодушие, не зная, какую сторону принять; но прусская
партия не довольствовалась равнодушием, и Чернев в начале июня писал канцлеру:
«Приверженцы Франции и Пруссии стараются всеми силами уговорить короля ехать в
Германию, ибо во время его отсутствия правление поручится коронному наследнику,
который будет иметь тогда в Сенате три голоса и по горячей привязанности к жене
и по коварным советам графа Тесина будет содействовать исполнению их планов».
Одним словом, писал Чернев, «здешнее положение дел час от часу становится
серьезнее и требует бдительной осторожности». Такого рода известия заставили
императрицу написать наследному принцу 6 июля такое