Веселости и печальные происшествия в Петербурге в начале 1746 года. –
Кончина Анны Леопольдовны. – Судьба Брауншвейгской фамилии. – Деятельность
Сената. – Смоленская Шляхта. – Финансовые распоряжения. – Промышленность. –
Старые
заботы о соли. – Усиление внешней торговли. – Столкновение белгородского
купечества с Главным магистратом. – Ревизия. – Столкновение эстляндских
привилегий с общими распоряжениями правительства. – Дела церковные. – Отношения
Синода к его обер-прокурору князю Шаховскому. – Дела внешние. – Отношения
канцлера к вице-канцлеру. – Возвращение графа Воронцова в Петербург. –
Холодность к нему императрицы. – Денежные затруднения Бестужева. – Союзный
договор с Австриею. – Дела саксонские и польские. Неприятности с Пруссиею. –
Дела шведские. – Дела датские, турецкие и персидские.
1746 год начался весело в Петербурге. Особы первых двух классов давали
маскарады, на которых присутствовала императрица; собирались в шесть часов,
играли в карты и танцевали до десяти, когда императрица с великим князем,
великою княгинею и несколькими избранными садилась ужинать; остальные ужинали
стоя. После ужина опять танцевали до часу или двух пополуночи; хозяин не
встречал и не провожал никого, даже императрицу; кто сидел за картами, те не
вставали для нее. Но февраль начался неприятностями: на масленице великий князь
простудился на маскараде, который был дан на Смольном дворе. Ночью ему
сделалось дурно, императрицу разбудили: «Великий князь болей, и опасно!» Она
вскочила с постели и прямо к больному, которого нашла в сильном жару. В день
рождения Петра Федоровича (10 февраля) Елизавета пришла к нему, и когда Брюмер,
Бергхольц и гофмаршал Миних встретили ее в передней с поздравлениями, то она
отвечала со слезами на глазах и на другой день из предосторожности велела
пустить себе кровь. И февраля умер фельдмаршал князь Василий Владимирович
Долгорукий: Елизавета плакала на похоронах старого слуги и опального отцовского
царствования; в марте пришло известие о кончине принцессы Анны Леопольдовны.
Мы видели, что в первое время вступления своего на престол Елизавета хотела
отправить Брауншвейгскую фамилию за границу; но скоро начались внушения и от
своих, и от чужих насчет опасности этой меры; внушения, что державы, враждебные
России, будут употреблять сверженного императора орудием для нарушения
спокойствия императрицы и империи; эти внушения были подкреплены делом
Турчанинова, потом делом Лопухиных, и несчастную фамилию остановили в Риге,
потом начали удалять от западной границы и завозить внутрь России и, наконец,
завезли на беломорскую окраину. Мы видели, что с Брауншвейгскою фамилиею
отправился генерал Василий Федорович Салтыков; но мимо его императрице дали
знать, что принцесса Анна бранит Салтыкова, а маленький принц Иоанн, играя с
собачкою, бьет ее плетью, и когда его спросят: «Кому, батюшка, голову
отсечешь?» – то он отвечает: «Василию Федоровичу». Елизавета в раздражении
писала Салтыкову: «Буде то правда, то нам удивительно, что вы нам о том не
доносите, и по получении сего пришлите к нам о сем ответ, подлинно ли так или
нет, понеже коли то подлинно, то я другие меры возьму, как с ними поступать, а
вам надлежит того смотреть, чтоб они вас в почтении имели и боялись вас, а не
таки
бы смело поступали». Салтыков отвечал: «У принцессы я каждый день поутру бываю,
токмо, кроме одного ее учтивства, никаких противностей как персонально, так и
чрез бессменных караульных офицеров ничего не слыхал, а когда что ей потребно,
о том с почтением меня просит, а принц Иоанн почти ничего не говорит».
13 декабря 1742 года Брауншвейгскую фамилию перевезли в Дюнамюнде, в январе
1744 года последовал указ о переведении ее в Раненбург, причем ее едва не
завезли в Оренбург, потому что капитан-поручик гвардии Вымдонский, которому
поручена была перевозка, принял Раненбург за Оренбург. Когда членам фамилии
объявили о выезде в Раненбург и что их рассадят в разные возки – мужа, жену и
детей, то они с четверть часа поплакали, но вида сердитого не показали. В Ранен-
бурге
фамилия пробыла недолго, 27 июля того же 1744 года последовал указ перевезти их
в Архангельск, из Архангельска в Соловецкий монастырь и там оставить. Перевезти
поручено было камергеру Николаю Корфу, который получил наказ ввести фамилию в
Соловецкий монастырь ночью, чтобы их никто не видал, и поместить в
приготовленные им покои особливо. На пищу и на прочие нужды брать от
архимандрита за деньги, а чего у него нет, то где что сыскать будет можно по
настоящей цене, чтоб в потребной пище без излишества нужды не было; как в
дороге, так и на