линия прямых дел невинно начатую и впредь ожидаемые явки очищать, еже при
случае посылки галер в Равель учинилось, хотя оное собранным в Петергофе
советом для потревоживания в Стокгольме французско-прусской партии, а для
одобрения добронамеренных патриотов, следовательно, в пользу ее императ.
величества всевысочайших интересов на мере постановлено, а потом ее императ.
величеством опробовано и подписанием указа подтверждено было. И потому канцлер
как из предыдущего, так и из сего последнего заключить основательную причину
имеет, что неприятели его вице-канцлера на него преогорчили и с ним ссорили,
потому что канцлер в делах ее им-перат. величества с покойным князем Черкасским
и тайным советником Преверном никогда таких споров не имели, и дабы от таких
споров и прекословий и невинного преогорчения избавленным быть, то канцлер
всеглубочайше
просит его от такого печального в пятьдесят четвертом году своей старости жития
защитить и освободить».
Канцлер был защищен и освобожден.
В конце года Дальтон с отчаянием писал Даржансону о чрезвычайном усилении
Бестужева: «В обхождении моем с графом Воронцовым я в точности последую вашим
намерениям. Я с великим старанием его приласкаю; внушаю ему опасения для
будущего как относительно императрицы, так относительно его лично; я побуждаю
его к принятию сильных предосторожностей; я заставляю действовать в нем
самолюбие. Если что можно сделать, то помощи надобно ожидать от времени.
Вице-канцлер находит на пути своем такие препятствия, которые преодолеть очень
трудно. Бестужев в последнее время такое дело сделал, которое ему упрочивает
милость и доверенность и разрушает планы графа Воронцова: он женил своего
единственного сына на племяннице графа Разумовского. Очень прискорбно для меня
и вредно для королевской службы, что препятствия день ото дня умножаются, так
что я теперь не усматриваю, что нам больше делать при этом дворе, как только
продолжать борьбу с господствующею партиею, пользоваться обстоятельствами и
всеми способами обеспокоивать Россию».
Воронцов, видя холодность со стороны императрицы, в декабре решился написать
ей: «Всенижайшее у вашего ампер. величества позволения испрашиваю, как вашему
верному рабу донести бедное и мучительное состояние моего сердца, которое от
самого приезда моего денно и ночное столько страждет и печалится, видя
дражайшую милость вашего и. встав к себе отмену. Какую ж я от того скорбь и
печаль терплю, о том всевидящему богу известно, а мне здесь никак писать не
можно. Я должен думать, что тонкая и хитрая злость только умела неприметно
вкрасться и так бессовестно повредить меня у вашего и. встав и такими красками
написать, что я ежели уже неверным вовсе, то хотя по малой мере сумиительным
пред глаза вашего и. встав представлен нахожусь. Бог свидетель сердца моего,
сколько много я сверх моей всеподданнической должности ваше и. яство люблю и за
вас живот мой во всяком случае отдать хочу: того ради не знаю, за что б мне
лишиться дражайшей вашей милости и прежней доверенности? О партикулярной же
чьей верности и услуге к высочайшей вашей персоне я готов со всяким счесться,
кто б он таков ни был, ежели б похотел лучшею ревности и доброжелательством к
вашему и. яству персонально и к интересам вашим радетельное быть, нежели я, с
которым намерением и до конца жизни моей пребуду».
Это письмо служило лучшим доказательством торжества Бестужева, но
торжествующий канцлер находился в затруднительном положении: он был небогат, а
место, им занимаемое, требовало жизни на широкую ногу. Он жаловался, что не
может принимать и угощать иностранных министров в своем бедном и тесном доме;
императрица подарила ему большой дом, но его нужно было отделать, а средств не
было. Канцлер обратился к английскому посланнику лорду Гиндфор-ду; прежде
деланы были ему предложения от лондонского двора насчет подарков, но он не
принимал;
теперь, имея крайнюю нужду в деньгах, разорившись на отстройку великолепного
дома, просит взаймы 10000 фунтов без процентов под залог дома. Гиндфорд
отвечал, что король не может исполнить этой просьбы по причине убыточной войны,
так что министры и послы королевские около двух лет не получают жалованья, но
Бестужев настаивал, чтоб Гиндфорд отписал об этом своему двору. Статс-секретарь
по иностранным делам Харрингтон справился, что происходило во время посольства
Вейча, относительно подарков Бестужеву и нашел, что Вейч никаких денег
Бестужеву не давал, хотя имел на то полномочие. Гиндфорд предложил канцлеру
5000 фунтов в виде подарка, но тот подарка не принимал, продолжал просить денег
взаймы, говоря, что желает навсегда сохранить руки и совесть свою чистыми, в
принятии же денег взаймы без процентов может оправдать себя, потому что в
России это случается каждый день. Наконец английский кон-
