сал Вульф дал ему взаймы 50000 рублей под заклад дома. Так как тогда
требовался особый свидетель на каждую тысячу рублей, то Бестужев собрал в
свидетели 50 человек из своих неприятелей, чтоб отвратить подозрение, будто
деньги ему подарены, показать, что он очень беден, и побудить императрицу
заплатить за него долг.
4 января при докладе канцлер имел удовольствие услышать от императрицы, что
надобно постараться без замедления заключить союзы с венским и датским дворами.
Со стороны венского двора нельзя было ожидать медленности.
От 15 числа февраля Ланчинский доносил из Вены, что граф Улефельд сказал
ему: «Правда, прежняя система переменилась, но для будущего времени на всякий
случай надобно обоим дворам принимать меры». И скоро потом Улефельд объявил,
что желается союз 1726 года перелить в другую форму к общему благу обоих дворов
и государств. Это желание усиливалось особенно сближением Саксонии с Францией,
заключением между ними договора, по которому Франция должна была платить
субсидии Саксонии. Особенно взволновало Вену известие о браке дофина на
саксонской
принцессе Марии. «В публике бесконечно о том резонируется, – писал Ланчинский 8
ноября, – что супружество это как немецкой империи вообще, так и здешнему дому
в особенности фатально: Франция до сих пор распоряжалась в империи по произволу
посредством Пруссии и отчасти Саксонии, а теперь и подавно будет предписывать
законы. Король неаполитанский уже имеет в супружестве старшую дочь польского
короля, а теперь уже другая замашка Бургонского дома на австрийское наследство.
Теперь надобно смотреть, как саксонский двор употребит свои полки, а
французские субсидии, без сомнения, ему удвоятся. Правда, в этом супружестве
два благоприятных обстоятельства: прусский двор по своей недружбе к саксонскому
не будет так расположен к Франции; потом это супружество произведет досаду в
Испании, которая прочила за дофина вторую свою принцессу, но все это – слабое
утешение: найдет Франция способы все согласить, всех удовольствовать».
В России были согласны на возобновление союзного договора 1726 года с
некоторыми изменениями: так, в проекте выключено было обязательство подать
помощь Австрии в нынешней ее войне с Франциею, и когда уполномоченный Марии
Терезии
барон Бретлак жаловался на это ограничение договора, то канцлер отвечал, что
такая помощь была бы для России в очевидную тягость без всякой взаимности.
Бретлак
объявил, что он имеет два полномочия для заключения союза: одно от
императрицы-королевы, а другое от супруга ее как императора германского; кроме
того, двор его желает вместе с русским пригласить к союзу короля польского и
республику, также короля английского в качестве курфюрста ганноверского;
последний самым тайным образом велел внушить венскому двору, что как скоро
будет заключен союз между императрицами русскою и римскою, то он приступает к
нему с обязательством выставить 18000 войска, и если король прусский нападет на
Россию или Австрию, то он обещает не только все свои силы, но и всю лежащую в
Ганновере казну употребить на усмирение этого опасного соседа. Бретлак
уведомил, что имеет известие, будто прусский король старался заключить
четверной союз с Франциею, Швециею и Даниею, но будто от последней державы еще
мало к нему склонности оказывается. От Швеции же Фридрих II домогается уступки
остальной Померании, чтоб сделать Пруссию морскою державою, и обещает за это не
только большую сумму денег, но и 9000 войска в полное распоряжение Швеции.
Бретлак сообщил также копию письма Бонневаля к прусскому министру Подевильсу
от имени великого визиря. В письме говорилось об общих интересах Турции и
Пруссии, говорилось, что Порта безмерно уважает заявления дружбы, полученные от
берлинского двора, что она с чести и удовольствием примет прусского министра, в
каком бы характере он ни явился, если его прусское величество имеет еще
пространнейшие
мысли, то султан и визирь с радостью сделают все, что будет служить к
удовольствию его прусского величества, к безопасности и благополучию обеих
империй;
все будет сделано по инструкциям того министра, который приедет из Пруссии с
публичным
ли характером или для большого секрета и без характера, как простой
путешественник. На это письмо Бестужев написал замечания: «В чем общий прусский
и турецкий интерес инока состоять может, как в обессилении российского и
венгерского дворов? Такие королем прусским Оттоманской Порте учиненные авансы о
заключении с ним тесного союза нималейше с поданными Мардефельдом здесь
письменными декларациями о неимении будто никаких с турецким двором
корреспонденций не сходствуют, но паче усматривается, что чинимыми им повсюду и
при самой Оттоманской Порте происками об усилении себя союзами и партиями он
ничего иного в виде не
