кинул мои операции здесь: напротив, разоривши до конца всю вашу землю, я
принудил бы вас к миру и привел бы в такое состояние, что вы потеряли бы всякую
способность вредить мне. Я внутреннюю силу и слабость России знаю очень хорошо,
как свои пять пальцев; у ней людей довольно, да денег нет, почему сильную
помощь союзникам своим дать не может, и так как я всегда должен опасаться этой
державы, то и Саксонии в отношении к ней надобно действовать заодно со мною,
особенно если ваш государь хочет, чтоб будущий польский сейм состоялся». По
поводу этих слов Бестужев писал: «Вследствие побед прусского короля влияние и
кредит его в Польше чрезвычайно умножаются, и потому вероятно, что будущий сейм
будет немало от него зависеть. Имея такую сильную армию, он долго покоен не
останется, но либо в империи, либо на севере вдруг что-нибудь предпримет, также
и Швеции не оставит без внимания».
23 января Бестужев по приказанию от своего двора внушал королю Августу, что
императрица
крайне соболезнует о приключившемся несчастии с Саксониею и принимает в нем
истинно дружеское участие. Как усердно она старалась исполнить свои
союзнические обязанности, король может видеть из того, что как скоро прусский
манифест против Саксонии был издан, то русские полки двинулись в Курляндию, но
позднее время года не позволило им прямо идти в Саксонию. И вперед императрица
будет свято исполнять свои обязанности. Так как быстрые успехи прусского короля
над саксонскими и австрийскими войсками ясно показывают, что в советах и
принимаемых
против него решениях или весьма плохой секрет был содержан, или, может быть,
при здешнем дворе находятся некоторые подозрительные особы, которые о всем
сообщали в Пруссии и таким образом обращали в ничто все принятые меры, то
императрица по союзнической дружбе не могла не предостеречь короля в этом
отношении. Король отвечал благодарностью за участие и признался, что
действительно прусский король обо всем знал заранее, чему преимущественно
способствовал
находящийся при саксонском дворе шведский министр, давая известия о каждом
движении саксонских войск; а в австрийской армии два человека находятся в
подозрении. Саксонские министры передавали также Бестужеву, что в Потсдаме
ежедневно происходят конференции с шведским министром, которого особенно там
ласкают. Происходящее теперь усиление прусской армии не оставляет сомнения, что
Фридрих II, заключив союз с Швециею, хочет что-нибудь предпринять, тем более
что со стороны обессиленных Австрии и Саксонии не ждет себе помехи. В величайшем
секрете давали знать Бестужеву, что Фридрих II имеет в виду Торн, Эльбинг и
Данциг; кроме того, велел двинуться корпусу войск к курляндским границам,
во-первых, для того чтобы наблюдать за движениями русского войска, а главное,
для того, что желает возвести на курляндский престол принца Брауншвейгского
Фердинанда. Бестужев, сообщая эти известия, писал, что рано или поздно все это
сбудется, потому что прусский король, видя, что его усиление несовместимо с
безопасностью России (и Петр Великий имел твердым правилом не допускать до
усиления Пруссии и Швеции), должен нападением на Данциг и польскую Пруссию
умалять опасные ему силы России, причем получить помощь от своей сестры, от
французских интриг и совершенно преданного ему шведского министерства, если
Россия не поспешит расстроить его планов в Швеции.
Саксонский двор, жалуясь, что невыгодный мир заключен им из-под ножа, и
указывая на разорение страны, твердил, что не может сам предпринять ничего, а
будет смотреть на Россию; но будет ли подобно своему королю смотреть на Россию
Польша – вот был самый важный вопрос для России. Приближался польский сейм, а
Бестужев писал в Петербург, что по обыкновению надобно выслать к сейму деньги,
меха и китайские камки для подкупа поляков. О расположении польских вельмож
Бестужев отказывался дать верные известия из Дрездена: «По известному сего
народа непостоянству и сребролюбию кто более денег даст, того партию и держат,
может быть, те, которые на прошлом сейме были русскими приверженцами, теперь,
будучи подкуплены прусским королем, держат его сторону». Когда Бестужев
обратился к графу Брилю с вопросом, на кого из польских вельмож надежнее
положиться в общих интересах, тот отвечал: «Так как теперь многие из них
находятся в прусской партии, то почти ни на кого с совершенною благонадежностью
положиться нельзя; впрочем, постоянное, честнее и патриотичнее всех воевода
русский князь Чарторыйский: с ним можно откровенно поступать; но от великого
гетмана коронного Полоцкого и всей его фамилии, также от воеводы сендомирского
графа Тарле надобно всячески остерегаться». Бестужев также доносил своему двору
о французском эмиссаре Кастора, который определился в услужение к сендомирскому
воеводе Тарле, ездил во Францию и теперь через Берлин, где пробыл несколько
времени, возвратился в Польшу.
