на будет. От английской компании к тому Эльтону писано, чтоб выехал из
Персии, за что обещана ему погодная пенсия по смерть до 2000 рублей; но он,
несмотря на то, оттуда не едет, а иначе поступить с ним английскому двору
нельзя, ибо известно, что английский народ вольный. Торгующие с Персиею
англичане держали два собственных корабля; но так как было усмотрено, что на
этих кораблях из России парусные палатки и другие такелажи, к вооружению судов
принадлежащие,
туда привозили, то эти корабли в Астрахани задержаны, ходить в Персию им более
не позволено и англичанам объявлено, чтоб они товары свои на русских судах
перевозили, а свои корабли продали бы русским же купцам; и один корабль уже
продан, а другой еще нет. На эти представления Елизавета заметила: так как эта
коммерция для здешней империи не только не полезна, но и опасна быть видится,
то о поправлении этого дела надобно прилагать старание, а лучше эту коммерцию
отклонить и вовсе прекратить. В августе вопрос возобновился вследствие
известия, что один персидский корабль с пушками, уже совсем построенный и
оснащенный, виден был у Дербента и требовал салютации от русских судов, а
командир его и команда били и другие озлобления делали русским купцам.
Императрица объявила канцлеру, что все это оттого, что англичанам позволено
производить торговлю из России в Персию, и еще хуже будет, когда у персиян
морской флот заведется и размножится, и потому английскую коммерцию в Персию
теперь непременно пресечь и английскому послу о том объявить; а каким бы
образом это заведенное у персиян строение судов вовсе Искоренить, о том в
Сенате вместе с коллегиею Иностранных дел советоваться и меры без упущения
времени принимать.
Глава третья
Продолжение царствования императрицы
Елизаветы
Петровны. 1747 год
Отношение канцлера Бестужева к Сенату. – Усиленные заботы Сената о
финансах вследствие политических обстоятельств. – Старые хлопоты о соли. – Меры
против корчемства. – Табак. – Недостаток в деньгах и рабочих руках. –
Результаты ревизии. – Записка графа Петра Шувалова о способе умножения доходов.
– Препятствия для торговли. – Магистратские беспорядки. – Препятствия для
внешней торговли со стороны Польши. – Промышленность. – Разбои и пожары. –
Полиция. – Областное управление. – Коллегии. – Дела церковные. – Дело о
госпитале.
– О Пыскорском монастыре. – Противоположные мнения иностранцев о России. –
Переговоры о «перепущении» русского войска для морских держав. – Успех
переговоров. – Дела австрийские. – Дела саксонские. – Отношения к Польше по
поводу гонения на православие. – Дела прусские. – Дела шведские. – Дела
турецкие. – Самозванец Федор Иванов. – Дела персидские.
Мы видели, что берлинский двор сообщил петербургскому бумаги несчастного
Фербера, касавшиеся русских дел. Вероятно, в Берлине думали, что письмо Фербера
достигло своего назначения, и хотели выказать свое чистосердечие. Но в
Петербурге приняли находившиеся в бумагах известия за верные, и Бестужев
воспользовался выходкою Руденшильда против Сената, чтобы высказаться и со своей
стороны против этого учреждения. Против слов Руденшильда он сделал такое
замечание: «Канцлер ее император. величеству слабейшее свое мнение всенижайшее
представлял,
что как для облегчения ее императ. величеству государственного правления
решением спорных в Сенате и иных коллегиях случающихся дел, так и для пользы
самодержавной империи не бесполезно было бы Кабинет из верных и надежных
подданных сочинить, при котором мнении канцлер и поныне остается, не имея
притом никакого о себе вида, ибо ему и без того дел довольно и едва оными
исправиться
может». Действительно, Алексей Петрович никогда не бывал в Сенате,
отговариваясь постоянно иностранными делами. Сенат в своем правительствующем
значении мог не нравиться канцлеру при настоящем составе: виднее других были в
нем два члена – генерал-прокурор Трубецкой и Румянцев – оба враги Бестужева; в
последнее время особенной деятельностью начал отличаться в Сенате граф Петр Ив.
Шувалов, тоже человек враждебный Бестужеву. Но мнение канцлера не могло
произвести впечатление на Елизавету: отказаться от восстановленного ею
отцовского учреждения и возвратиться к Кабинету, напоминавшему ей самое
ненавистное время, она могла считать крайним для себя унижением.