Не имея возможности отделаться от Корфа, тем сильнее начали хлопотать о том,
чтобы добить членов русской партии, чем наносился самый чувствительный удар
Корфу. Тайный комитет решил отказать Окергельму в увольнении из Сената, а
призвать его пред особо назначенную депутацию к ответу в взводимых на него
обвинениях, равно как и единомышленных с ним сенаторов Кронштета, Пассе и
Врангеля.
Те самые люди, которые напугали его и присоветовали подать в отставку, теперь
начали его уговаривать, чтоб он для избежание беды подал в тайный комитет
мемориал,
где бы признал себя виновным и предал себя великодушию тайного комитета; в
таком случае он может быть обнадежен, что с чести выйдет из дела и получит
увольнение. Но Окер-гельм показал себя не совсем колпаком и не согласился на
это предложение, увидав ясно, что его нарочно уговорили подать в отставку, чтоб
накинуть на него подозрение в народе. В русской партии было решено, чтоб
Окергельм
обратился ко всем четырем чинам, а между тем духовный и крестьянские чины
привести к тому, чтоб они его поддерживали; обратились и к мещанскому чину, но
бургомистр Бобер потребовал за услугу 10000 платов, какой суммы достать было
неоткуда; тогда сам король взялся ее доставить, занявши за 12 процентов. Тайный
комитет настоял, чтоб Окергельм отвечал пред депутациею, после чего в комитете
он был оправдан и решено дать ему увольнение из Сената; но духовный и
крестьянский чины потребовали, чтобы Окергельм за его великие заслуги оставлен
был в Сенате, за что получили от Корфа обещанные им 7000 талеров (медною
монетою). «Таким образом, – писал Корф, – из назначенных вашим яством для Окер-
гельмова
дела 4000 рублей издержано до 1800 рублей; а что французская партия не
приметила, как дело делалось в духовном и крестьянском чинах, это видно из
смущения
ее членов, когда они узнали о решении духовного и крестьянского чинов.
Ландмаршал
велел тотчас позвать к себе крестьянского старшину (тальмана) и старался ему
внушить об опасных следствиях поступка обоих чинов, прося его изменить дело на
будущем полном собрании чинов; послал и за Окергельмовым секретарем и просил
его склонить сенатора, чтоб он настоял на своем увольнении, ибо иначе
французская партия к нему вновь придерется и вторично поднимет его дело.
Секретарь отвечал, что он не может вмешаться в это дело, да и не видит, как
можно взвести на Окергельма новые обвинения, когда он уже оправдан Секретным
комитетом.
Между тем комитет собрался в превеликой ярости. Пальмстерна угрожал
Окергельму
конечною погибелью, и все вообще нападали на духовный чин, особенно на епископа
Альстрина, крича, что он хотел воспалить огонь несогласия во всех четырех
частях государства; старик приведен был в такое волнение грубыми выражениями
противников, что больной отвезен был домой. Принято решение начать переговоры с
Окергельмом, в которых проведен целый день. Перед домом Окергельма вдруг
появилось множество людей, одна карета отъезжала, другая подъезжала; сперва
налегали на него с угрозами, что если он своего увольнения не примет, то
неминуемо придет в гораздо опаснейшее состояние. Так как угрозы оказались
недействительны, то употребили сладкие слова, обещая ему со стороны тайного
комитета такое вознаграждение, которое заменит всякую пенсию, какую бы он мог
получить, и потому в его воле состоит возвратить государству согласие. Окергельм
отвечал, что он никак не хочет умножить раздор в государстве; но тайный комитет
передал его дело чинам, и потому он будет ожидать их решения; он подал в
отставку поневоле, и, несмотря на то, против него начали дело, и некоторое
время его репутация подвергалась пересудам народным, от пенсии же он отказаться
не может. Переговоры еще продолжаются, а между тем я стараюсь поддерживать его
смелость и постоянство, и он обещает мне быть твердым. Некоторые из твердейших
патриотов думают, что не будет никакого вреда их делу, если Окергельм при
настоящих
обстоятельствах выйдет из Сената: его невинность и злонамеренность противников
ясны, и на будущем сейме можно легко действовать в его пользу, маршальский жезл
его не минует, и, таким образом, он больше будет иметь случая показать свои
услуги в рыцарском дому, чем в Сенате, где большинство голосов на стороне
враждебной; останется он в Сенате, то все злонамеренные соединятся против него
вместо того, чтобы ссориться между собою, что непременно последовало бы, если б
они не имели общего предмета ненависти в нем».
Подучили самого короля, чтоб и тот уговорил Окергельма выйти из Сената; но
старик не принял и королевских представлений. Тогда французская партия
подкупила придворного проповедника Троилиуса, одного из лучших друзей
Окергельма.
Троилиус пошел в собрание духовного чина, благодарил его за желание удержать
Окергельма
в Сенате, но вместе с тем объявил его именем, что он для общего блага и для
восстановления согласия между государственными чинами не хочет оставаться
сенатором. Духовный чин, не подозревая нисколько Троилиуса, сильно трассер-
