В 1746 году жена экипажмейстера Канона Никитича Зотова, Марья Прокофьева, по
смерти мужа осталась беременна и родила сына Канона; но после родин дворовые ее
люди, мужчины и женщины, убежали из Петербурга в Москву к падчерицам ее Зотовым
и подали челобитную, что вдова Зотова родила мертвую дочь, а мальчика принесли
подставного, чтобы лишить падчериц наследства. По всему оказывается, что
челобитье было ложное.
Вне дома правительство должно было вооружиться также против старого явления:
в декабре 1743 года Сенат велел в Камер-контору подтвердить указом, чтоб в
торговых банях мужчинам и женщинам париться вместе было запрещено, и смотреть
за этим накрепко, а кто будет допускать, таких штрафовать безо всякой пощады.
Подле старых бань условия новой жизни выставили гер-берги, или
трактирные Домы; в Петербурге было таких гербергов 25 с трактирами и постелями,
столом, кофе, чаем, чекулатом, биллиардном, табаком курительным,
виноградными винами и водками, заморским эльбиром и полпивом легким
петербургского варенья, которое употребляется вместо квасу. В 1746 году Сенат
дал указ: если кто из русских купцов пожелает содержать гербер-ги с платежом
акциза, то явились бы в Камер-контору. Кроме гербергов с их вином, кофе и чеку-
латом
в Петербурге публика приглашалась еще к другим удовольствиям. В январе 1745
года в Ведомостях встречаем следующее объявление от 4 числа: «Сегодня пополудни
в начале 6 часа в Морской, недалеко от Синего моста, начнут играть комедии с
выпускными куклами, и оная в каждой неделе по понедельникам, средам и пятницам
продолжаться имеет». В августе другое объявление: «Сего месяца 5 числа начнется
немецкая комедия и по вся дни впредь продолжаться будет». В Москве существовал
также комедийный дом, сгоревший в 1748 году.
В других городах о подобных удовольствиях не упоминается, и, вероятно, эти
вечерние удовольствия, если бы существовали здесь, нередко обходились бы
дорого. Мы видели, что государство должно было вести постоянную борьбу с
разбойниками, для которой надобились значительные военные средства. В городах
мы слышали сильные жалобы на плохое состояние полиции, что позволяло даже в
Москве совершаться грабежам в самых обширных размерах. Это печальное положение
– с одной стороны, возмутительные грабежи, а с другой – недостаток средств для
их преследования, безнаказанность грабителей – заставляло для сыску
преступников употреблять людей из преступников же, которые, по-видимому,
приносили пользу, предавая злодеев в руки правосудия, но эта польза
перевешивалась вредом, происходившим от самих сыщиков, вовсе не забывавших
старых привычек.
Представителем таких сыщиков был знаменитый Иван Каин. Иван был крепостной
человек; с ранней молодости повадился он воровать, в кабаке подружился с
опытным уже мошенником, который уговорил его бежать, что Каин и сделал,
покравши господина. В священническом платье, также украденном, он прошел мимо
рогаточных сторожей и приведен был своим руководителем в притон мошенников,
собиравшихся у Каменного моста. Новые товарищи приветствовали Каина словами:
«Поживи здесь в нашем доме, в котором всего довольно: наготы и осоты изнавешены
мосты, а голоду и холоду амбары стоят; пыль да копоть, притом нечего и лопать».
На другое же утро неопытный беглец, вышедший днем погулять по Китаю-городу, был
схвачен и возвращен господину, который, по тогдашнему обычаю, вместо собаки
держал на дворе на цепи медведя. Беглеца приковали к медведю, не велели кормить
два дня и потом высечь. Каин избавился от последнего наказания доносом на
господина, закричавши «слово и дело». Выпущенный на волю из Тайной канцелярии
за основательный донос, он пристал к уже знакомой шайке от Каменного моста.
Промышлял Каин не в одной Москве, ездил и на Макарьевскую ярмарку обворовывать
армянских
купцов. Он искал все более широкой деятельности и пристал к большой разбойничьей
шайке, состоявшей из 70 человек и бывшей под начальством атамана Зори. Это была
одна из тех страшных шаек, известия о подвигах которой мы уже встречали в
жалобных донесениях из приволжских и приобских областей в Сенат. Шайка разбила
большой винный завод, село, в другом селе на реке Суре отдыхала, жила «в
смирном образе» месяца с три; покинув «смирный образ», разграбила армянское
судно. Узнавши о сильной погоне за собою, разбойники отняли у татар лошадей и
отправились
к монастырю Боголюбову подле Владимира, откуда Каин поехал в Москву для
приискания квартиры.
По природе и воспитанию Каин не был отважным волжским разбойником, был
столичный мошенник, и потому, естественно, пришла ему мысль заняться другим
ремеслом, побезопаснее. В конце 1741 года он явился в Сыскной приказ и подал
челобитную, в которой приносил повинную богу и ее ампер. яству, что, «будучи на
Москве и в прочих городах, мошенничал денно и нощно,
