министерской было собрание всех полковников, бунчуковых товарищей, старшины
полковой и сотников; туда же приехали архиереи и все духовенство, и объявлено
было избрание гетмана Разумовского, а рядовых Козаков не было. 22 числа
совершилось публичное избрание. Собрались полки с музыкою и стали около театра:
торжественное шествие двигалось от квартиры графа Генриховна: несли знамя,
булаву, бунчук, печать, шли старшины, а впереди всех ехал в карете секретарь с
высочайшею грамотою, по прочтении которой граф Генрихов спрашивал всех, кого
избирают,
и в ответ получил: «Графа Кирилла Григорьевича Разумовского». После этого все
отправились в церковь, где слушали проповедь и молебствие.
Так был избран гетман, назначенный в Петербурге. Велено было уничтожить в
Малороссии казенные конские заводы и фабрики; отозваны были великороссийские
члены малороссийского управления; Малороссия перешла опять в ведение
Иностранной коллегии вместо Сената; но гетман, воспитанный в Петербурге и за
границею, нисколько не напоминал старых гетманов. Он и жена его, урожденная
Нарышкина, скучали в Малороссии и рвались в Петербург, ко двору; в одном
письме, умоляя императрицу позволить приехать ему в Петербург, Разумовский
писал, что сырой климат Глуховат ему страшно вреден, что он может получить
облегчение в своей болезни только в благословенном климате петербургском.
Притом Разумовский нуждался постоянно в менторе и привез с собою в Малороссию
Григория Теплова, а Теплов стоил четверых великороссийских членов прежней
Малороссийской коллегии.
Восстановление гетманства в Малороссии не обошлось без доноса. Киевский
генерал-губернатор Леонтьев прислал в Сенат письмо, писанное будто бы
миргородским полковником Василием Капнистом к Рудницкому, старосте чигиринскому,
от 29 февраля 1750 года: «Желание мое быть гетманом не сбылось, ибо выбрали
гетманом Кирилла Григов. Разумовского не по его должности. Ныне по нашей
присяге с шляхтою и ордою старайся отдать орде в ясырь заднепрские места от
Архангельска до устья Тясмина, и для того от меня командирами в заднепрские
места отправлены Барак и Попатенко, которые ни в чем орде и шляхте противиться
не станут и еще помогать будут, а из российской команды я постараюсь, чтоб ни
один оттуда не вышел, а сам буду искать случая, с гетманом гуляючи, смертною
отравою его напоить и по нем гетманом быть». В Киеве учреждена была по этому
делу особая комиссия, которая признала Капниста совершенно невинным, и за то,
что понапрасну держали под арестом, его произвели в бригадиры и подарили 1000
червонных.
Малороссийское народонаселение в XVIII веке вытягивалось далеко на восток, к
границам государства с степною Азиею, где Россия мстила кочевникам за их
прежние опустошения, приглашая к выгодной торговле. Мы видели, как давно
заботились здесь о приискании и укреплении места, которое должно было именно
быть средоточием среднеазиатской торговли, мы видели здесь деятельность
Кириллова, которого заменил Татищев; при Елизавете мы видим здесь другого
птенца Петра Великого, Ив. Ив. Неплюева, хорошо известного нам по
дипломатической деятельности в Константинополе. Расположение Остермана готовило
Неплюеву более широкое поприще: мы видели, что в правление Анны Леопольдовны он
был назначен правителем Малороссии; переворот 25 ноября, падение Остермана
повели и к падению Неплюева как креатуры Остермана; но были люди, и прежде
других сама императрица, которые считали Неплюева креатурою Петра Великого и не
считали полезным отнять деятельность у человека, отмеченного преобразователем.
Но оставим самого Неплюева рассказывать нам о своих приключениях.
«В исходе того года (1741) прислан в Глухо Александр Бор. Бутурлин, коему
повалено
меня, сменяя от всех должностей, отправить в Петербург, а притом публиковать,
так как и во всем государстве публиковано было, что все указы, какого бы звания
ни были, данные в бывшее правление, уничтожаются и все чины и достоинства
отъемлются, и посему я увидел себя вдруг лишенным знатного поста, ордена и
деревень. Приехав в Москву, узнал, что меня обвиняют дружбою с графом
Остерманом; и хотя я ничего противного отечеству и самодержавной власти не
только не делал, не слыхал, но ей-ей и никогда не думал; со всем тем сия
ведомость меня потревожила несказанно. В графе ж Андрее Ивановиче имел я всегда
моего благодетеля, и за что он так осужден был, того также по совести, как пред
Богом явиться, не ведал. Возложился на Бога и на мою неповинность и с теми
мыслями в Петербург прибыл и явился у князя Алексея Михайловича (Черкасского) и
у князя Никиты Юрьевича (Трубецкого), кои мне всегда были благодетели. Князь
Никита Юрьевич сказал, чтоб я ехал к принцу Гессен-Гомбургскому и ему бы
доложил о моем приезде, что я и сделал. От принца прислан был ко мне приказ,
чтоб я никуда не съезжал с двора,
