нее против него ослабит любовь народа к королю, раздражит против него,
наполнит сердце сомнением, страхом, недоверием и поведет к беспокойствам,
которые принесут пользу только соседям, привыкшим в мутной воде рыбу ловить».
Бриль
согласился с этим, но выразил мнение, что все опасные следствия были бы
предупреждены, если бы Россия и Австрия согласились способствовать уничтожению
liberum
veto, и король больше всего желает одного, чтоб соседние друзья и союзники
хорошенько рассудили, что liberum veto полезно или вредно для них в будущем.
Если в рассуждении Швеции, Порты и других соседних держав как России, так и
Австрии союз республики нужен, то надобно, чтоб этот союз приносил какую-нибудь
пользу, а польза может получиться только тогда, когда другие злонамеренные
державы не будут иметь в руках средства уничтожить всякое сеймовое решение.
Донося об этом разговоре, Кейзерлинг писал: «Теперь уже явно оказывается, что
хотя здешний двор сам собою перемену в подаче вольного голоса сделать не
намерен,
однако не будет противиться, если республика сама собою догадается о сокращении
этой употребленной во зло вольности». Из Петербурга Кейзерлингу было предписано
употреблять все старания, чтоб Польша непременно осталась при существующих
обыкновениях и ничего нового не было бы введено.
В июне 1749 года Кейзерлинг сообщил своему двору слова Бриля, имевшие
особенное значение для русской политики. «Мы, – говорил Бриль, – не имеем
никакой причины щадить Пруссию, которая продолжает делать нам всевозможные
досады. Мы принуждены все это сносить; но если Россия и Австрия будут нам
помогать, то мы заговорим другим голосом. Это было бы полезно видам обоих
императорских дворов, ибо если б они непосредственно предприняли что-нибудь,
хотя малейшее, против Пруссии, то ее двор не преминет объявить, что они хотят
вырвать у него из рук Силезию; а такого истолкования нельзя будет привести,
если здешний двор станет сопротивляться прусским видам с помощью России и
Австрии».
В это время в Дрездене гостил побочный брат короля маршал французской службы
знаменитый Мокриц Саксонский, и его приезд подал повод к поднятию вопроса о
Курляндии, от которой Мокриц не отказывался. Он съездил в Берлин, был отлично
принят Фридрихом II, и пошли слухи, что последний предложил ему руку своей
сестры с Курляндиею в приданое. Кейзерлинг обратился к Брилю с вопросом, правда
ли это, и тот в высшей конфиденции не только дал утвердительный ответ,
но прибавил, что Мокриц принял предложение с глубоким молчанием и поклоном.
Кейзер-линг
донес также, что Мокриц по возвращении из Пруссии сказал английскому посланнику
Уильямсу: «Я до сих пор дрался за других; а теперь время и о себе подумать».
Потом спросил у Уильямса, не может ли он ему хороший вооруженный корабль
доставить, и когда тот спросил, какой именно корабль ему нужен, то Мокриц дал
ему записку: «Я желал бы знать, что будет стоить каперское судно или
вооруженная шлюпка о 16 или 20 пушках, хорошая, на ходу легкая, которая бы не
более трех или четырех лет была в употреблении». По этому поводу Кейзерлинг
сообщил императрице свое мнение о курляндском деле. Император Петр 1 по своей
государственной мудрости признал, что Россия относительно своих прибалтийских
владений не может быть равнодушна к судьбе Курляндии: отсюда и брак царевны
Анны с герцогом курляндским, и старание Петра поддержать герцогство при старых
его правах. Никогда Курляндия не была в таком опасном положении, как теперь,
когда Мокриц Саксонский возобновляет свои претензии, а дворы французский,
шведский и прусский считают для себя выгодным подкреплять эти претензии. Если
Курляндия
отдастся в покровительство одной Короны Польской, то пропадет неминуемо
вследствие жалкого военного состояния Польши, и легко понять, что виды
означенных дворов не ограничатся одною Курляндиею: Курляндия в руках преданного
им герцога будет служить только средством для достижения важнейших целей.
Излишне было бы распространяться о том, какую помощь враждебные дворы получили
бы от того, если бы на престоле курляндском сел маршал Франции и зять обоих ее
союзников, королей прусского и шведского. Так как он мог бы пользоваться
множеством
предлогов брать к себе прусское войско, то Россия никогда бы не была безопасна
в своих собственных границах; перед ее воротами находился бы всегда
внимательный наблюдатель, готовый пользоваться первым удобным случаем, не
упоминая об удобстве, какое получила бы Швеция, высаживать свои войска в
курляндских гаванях и соединяться с пруссаками; уже давно решено, что Швеция
ключ к Риге может найти только в Курляндии. Единственным средством для
отвращения
таких бед Кейзерлинг считал восстановление Бирона на курляндском престоле.
Представляя императрице эту реляцию Кейзерлинга, Бестужев подкрепил
последнюю ее часть своим мнением, что необходимо освободить Бирона и
восстановить его на курляндском пре-