Понятно, что в России не хотели употребить решительных мер – посылать войско
без всякого требования со стороны шведов; хотели помешать восстановлению
самодержавия посредством самих же шведов и потому требовали от Панина, чтоб он
поддерживал партию противников самодержавия, и назначили для этого 50000
рублей. Панин должен был повторить: «Так называемые благонамеренные патриоты
всегда готовы брать наши деньги; но при настоящем положении здешних дел нельзя
ожидать от этого никакой пользы, ибо без прикрытия своих спин они не ополчатся,
тем более если они увидят, что все это клонится только к отстранению
самодержавия, тогда как у каждого из них другая цель – низвержение
господствующей партии и получение знатных чинов и должностей. Если по
выключении двух или трех человек по всем другим моим знакомым рассуждать о всем
шведском народе, то надобно прийти к заключению, что он не понимает общего
блага и пользы отечества, но каждый преследует собственные цели. Зависть и
ненависть, с одной стороны, а деньги – с другой, – вот побуждение и хорошего и
дурного». К канцлеру Бестужеву Панин писал, что он не имеет искусства и
качеств, нужных для составления партии, не может столько обращаться между
людьми, ибо нрав его требует уединения, причем и тупоречение препятствует.
30 августа Панин был приглашен на конференцию, где получил ответ на
декларации, состоявший в следующем: «Декларация, которую кронпринц недавно
издал по собственному соизволению, что он желает оставить неприкосновенною
настоящую форму правления, достаточна к уничтожению всякого подозрения. Если же
и после того обнаружилось бы какое-нибудь покушение на вольность и права
народа, то правительство имеет достаточно средств для сопротивления подобному
покушению. Если же, несмотря на это, ее ампер. величество без предварительного
и формального требования со шведской стороны приказала войскам своим перейти
границы, то подобный поступок будет принят за нарушение всенародных прав и за
явный разрыв, который понудит Швецию употребить для защиты своей все данные ей
Богом средства».
Датский посланник, готовивший также декларацию в смысле русской, узнавши об
ответе, испугался и не подал никакой декларации. Панин писал канцлеру
Бестужеву: «Вашего высоко-графского сиятельства ко мне высокая милость и
протекция всегда меня дерзновенным пред вами учиняет; но, милостивый государь,
при таких мне критических обстоятельствах здешних дел если бы я сей доступа еще
не имел, то б как возможно было по сие время мне спастись? Ибо поистине
признаются,
что теперь не вижу, как беспорочно наконец освободиться; того ради
всепокорнейшее
прошу милостиво рассмотреть мои слабые мнения. Датский двор довольно оказал
свое правило – ко всему склоняться, не производя ничего в действо, и с
предосуждением
доброй вере искать временных выгод. Может быть, он надеется много и на то, что
видит нас с Швециею в таких замешательствах, и надеется этим себя сохранить от
опасности, которой когда-нибудь, рано или поздно, может подвергнуться
вследствие своего поведения. Правда, еще можно сколько-нибудь надеяться, что на
введение в Швеции самодержавия двор этот равнодушно глядеть не может, но он
ограничится
тем, что не признает самодержавия в Швеции в надежде, что Россия будет
действовать против нее всеми своими силами и, таким образом, все бремя шведских
дел падет на одну Россию, если только английский двор не будет действовать с
нами сообща. Поэтому было бы желательно, чтоб лондонский и венский дворы о
здешних делах получили самое ясное понятие, какого они до сих пор не имеют.
Весь интерес наших высоких союзников состоит в том, чтоб шведский король сам
собою не был в состоянии начать войну, вступить в новые обязательства и
умножать свою военную силу. Когда Англия захочет серьезно приступить к делу, то
она силою своих денег может много облегчить; в противном случае я не вижу
возможности помешать здешнему перевороту, кроме долголетней войны; если же не
воевать, то надобно будет осудить себя за исключение из общих европейских дел,
ибо как скоро здесь характер правления переменится, то России придется думать
только о собственных своих делах. Признаюсь пред вашим высокографским
сиятельством, что моя нынешняя жестокая здешняя жизнь кажется мне бесплодною».
Известный советник Фриденстерна предлагал Панину ввести в Финляндию корпус
русского войска с опубликованием причин этого поступка и созвать сейм в
Финляндии, на что эта страна имеет полное право. Панин писал императрице, что
он в этом предложении находит некоторое основание, ибо в прошлом веке особые
финляндские сеймы бывали. В то же время Панин доносил о намерении господствующей
партии заставить короля подписать отречение от престола в пользу наследного
принца, что сделать легко по душевному и телесному состоянию короля, который
подпишет акт не читая. Панин переслал в Петербург и копию заготовленного уже
акта отречения.