Польшу для сыску беглых, их там было до миллиона. Поляки соглашались
выдавать ему беглых солдат, уголовных преступников и дворовых людей, но никак
не крестьян, толкуя, что крестьянин не есть дезертир. Панов возражал, что
«дезертир» – слово не русское и не польское, а немецкое, по-русски значит
беглец всякий: дворовые люди у всех помещиков берутся из крестьян, а другие
отпускаются в крестьяне; кроме того, многие из русских беглецов уголовные
преступники: у него самого, Панова, ушло 50 человек, один из них утопил жену,
другой у родного брата жену увел, третий человека убил, другие сожгли дом
покойного отца его, Панова; но эти возражения не принимались поляками. В Гридне
отдали ему шестерых беглых солдат, обобравши их до рубашки. Панов подал
объявление, что в Белостоке и других местах и в самой Варшаве более 200 беглых
солдат: обещали отдать и не отдали. Интерес самих вельмож требовал, чтоб не
отдавать русских беглых: за Чарторыйским в одном старосте Гомельском жило
несколько тысяч беглых, в Вильни Панов нашел 50 человек беглых солдат и когда
потребовал от тамошнего подвоеводы их выдачи, показывая приказ канцлера
литовского князя Чарторыйского, то подвоевода сказал: «Это только наша польская
политика». Польская Лифляндия почти вся населена была русскими беглецами,
преимущественно раскольниками. Когда Панов туда приехал, то все деревни
опустели, жители бросились в леса. Начальные люди пошлют их ловить, приведут
человек 20 и отдадут одного или двоих, оставят у себя их родственников, чтоб они
возвратились, а кто доносил Панову о беглых, тех начальные люди били
постромками. У ксендза Аскирки было 40 деревень, населенных русскими беглецами,
и ксендз объявил, что он на предписания польских министров и смотреть не хочет
и пока не возвратят ему забранных русскими полками в последнюю революцию 100000
талеров да убежавших в Россию 90 душ, до тех пор ни одного русского не отдаст,
причем грозил дурно поступить с Пановым.
Относительно пограничных судов канцлеры обещали составить проект для
внесения в сеймовую конституцию или по крайней мере для утверждения в сенатус-
консилиуме.
Представления Гросса о гонениях, претерпеваемых православными, канцлеры
признали справедливыми, складывая всю вину на упрямство епископа виленского,
которому они столько раз писали, чтоб унялся, а теперь еще напишут: если же он
по-прежнему будет утверждаться на непозволении строить и поправлять
православные церкви, то они намерены позвать его на суд к папскому нунцию и
даже к самому папе и уверены, что на этом суде он проиграет дело; если сейм
состоится, то постараются внести в сеймовую конституцию постановления о правах
православных, возвращение же вдруг всех церквей и монастырей, взятых по
заключении вечного мира, зависит не от них: о каждой церкви должно быть
исследовано пред комиссиею, но какой причине эта церковь попала к униатам.
«Теперь перед моим судом, – сказал Чарторыйский Гроссу, – пять процессов
Виленского
православного монастыря о взятых у него разных монастырях и церквах; вы
увидите, что я окажу всякую желаемую справедливость единоверцам ее
императорского величества; они впредь не будут жаловаться и на недостаток
адвокатов, потому что согласно с уставами я буду приказывать такому или такому
защищать их дела пред судом; но я требую, чтоб они, будучи польскими подданными,
прежде обращались с своими жалобами ко мне. своему естественному судье, а не
обращались
бы сейчас же к императрице или вашим министрам, которые должны заступаться за
них только в том случае, когда в Польше и Литве им не окажут справедливости».
Но к этим затруднительным делам присоединялось еще дело курляндское. Граф
Бриль
уверял Гросса, что прусский король имеет на своей стороне большинство
курляндского дворянства, и недавно представил Франции проект, в котором
предлагает, что, в случае если удастся подвинуть Порту против России, в то же
время надобно действовать против последней со стороны Курляндии без падания
повода союзникам России вступаться за нее и именно курляндское дворянство,
оставленное польским королем без покровительства, обратится к нему с просьбою о
помощи против России, так долго удерживающей в неволе Бирона; Фридрих II
потребует освобождения Бирона, и так как Россия, по всем вероятностям,
откажется исполнить это требование, то она явится зачинщицею войны и союзники
ее не будут иметь права помогать ей. Бриль пел старую песню, что решением
курляндского дела все прусские происки вдруг уничтожились бы и много зла было
бы предупреждено; по крайней мере на многочисленные промемории польского
правительства насчет решения курляндского дела пусть дастся ответ, составленный
хотя в общих выражениях, например что Россия по важным причинам должна была до
сих пор промедлить ответом, но что окончательное решение объявлено будет. Во
всяком случае, Бриль обещал по возможности оттянуть аудиенцию у короля
курляндскому депутату Гейтингу, избранному для представления жалоб
