этого права оспаривать не будет, ибо каждый государь волен в своих
государствах делать то, что заблагорассудит; сообщено было Порте о строении
крепости только по соседственной дружбе, а не в смысле спрашивания позволения
на внутренние распоряжения государства, ибо русский двор как сам не любит
мешаться в чужие дела, так не терпит и в своих делах указчиков, следовательно,
дело не нуждается ни в каких дальнейших изъяснениях и ответах со стороны Порты.
Сам султан принял известие о построении крепости с большим неудовольствием и
велел рассмотреть дело как можно внимательнее, нет ли нарушений договора.
Визирь собрал совет и призвал какого-то Магмет-ефенди, известного своими
географическими познаниями; долго рассматривали карту и решили, что крепость
строится в противность договору, а потом прочли решительное объявление
Обрезковая,
что дело кончено, что он никаких возражений не примет, и не знали, что делать.
Наконец придумали средство: обратиться за объяснением к министрам союзных с
Россиею дворов – английскому и австрийскому.
Пенклер и Портер по совещании с Обрезковым отвечали, что, по их мнению,
мирный трактат не отнимает права у обеих сторон строить крепости в местах,
отдаленных от Азова, и эта постройка не может нарушить дружбы, потому что дело
взаимное, Порта с своей стороны то же может сделать, когда заблагорассудит.
Рейс-ефенди
не был доволен этим ответом, говорил, что Пенклер и Портер или не поняли отзыва
Порты, или понять не хотели, что построением крепости необходимо нарушается
договор и правила в отношениях между государями: во время мира вдруг начинают
строить крепость в недальнем расстоянии от границы. Порта просила Пенклера и
Портера,
чтоб они склонили свои дворы уговорить петербургский двор отложить постройку
крепости, потому что это сильно раздражает Порту. Когда Портер сообщил об этом
Обрезковую,
тот отвечал, что если венский и лондонский дворы исполнят желание Порты,
обратятся с своими представлениями к петербургскому двору и не получат успеха,
то Порта еще более раздражится и станет упрекать венский и лондонский дворы,
что не усердно старались. Но Пенклер и Портер не остановились этим и решили
подробно сообщить своим дворам все дело. При этом Пенклер внушал Обрезковую,
что сомнительно, имеет ли Россия право строить крепость; Обрезков сильно его
оспаривал,
указывая, что турки построили крепость Харабат, которая к Запорожской Сечи
ближе, чем крепость св. Елизаветы к Очакову. Оба министра, и австрийский, и
английский, были сильно опечалены этим делом и желали дружелюбного его
окончания: они боялись, чтоб Порта в своем раздражении на Россию не уступила
домогательствам французского посла. Переводчик Порты говорил переводчику
русского посольства, что новая крепость – это чирей на здоровом теле, что от
него антонов огонь может прикинуться; стоит ли для прикрытия десяти Козаков
раздражать империю, которая всегда старалась о сохранении мира. Турки только и
желают войны и сдерживаются единственно искусством правительственных лиц, а
теперь как их сдержать, особенно могущественное духовное сословие? На это
Обрезков велел заметить переводчику Порты, что правило русского двора – других
не стращать и самому никаких угроз не бояться. Известно, что Россия содержит
наготове многочисленное войско, однако никому не внушает, что не может его
сдерживать.
Между тем у министров Порты происходили частые советы, и наконец решили: не
относиться
прямо к русскому двору в надежде, что он тронется донесениями Обрезковая и
оставит постройку крепости. По словам Обрезковая, виновником всего беспокойства
был рейс-ефенди; Другие, видя его ярость, говорить не смели, а иные нарочно
молчали, чтоб весть его в погибель, и хотя всем вообще построение крепости
неприятно, однако большая часть думает, что оно не противно трактату, а только
дружбе. Войны по миролюбию султана бояться не должно, но непременно произойдет
большая холодность, а может быть, Порта склонится на домогательство
французского посла. Последнее может повести к войне, причем союзники могут
отказать в помощи, выставив Россию виновницею войны. Поэтому Обрезков советовал
оставить начатые работы над крепостью, а для соблюдения достоинства заявить
Порте, что постройка крепости оставляется не потому, что признана противною
трактату, но единственно из дружбы к султану и чтоб он перестал ссылаться на
трактат; Обрезков советовал сделать это заявление как можно скорее, чтоб отнять
у Австрии и Англии возможность хвастаться своим посредничеством.
Но в Петербурге не считали возможным остановить постройки крепости, и
Обрезков должен был сообщить Порте об уверенности его двора, что его не будут
более беспокоить таким невозможным делом, как остановка крепостного строения.
Когда Обрезков сообщил Пенклеру и Портеру о содержании ноты, которую ему
предписано подать Порте, то они пришли в сильное беспол-