отличная королевская милость и такие награждения подаются, кои давно уже
некоторым из прежней благонамеренной партии персонам обещаны были, но сии
последние вместо того ныне совсем утесняются. 4) Что хотя мы не известны о
прямых инока побудительных причинах, кои бы его величеству королю к такой
перемене системы в королевстве повод подали, однако ж то повсюду известно, что
Франция и Пруссия сею переменою весьма довольны, и потому сомневаться больше не
можно, что они по своим видам оною пользоваться не оставят, а из того следует,
что, где и в чем оба сии двора довольство свое находят, напротив того, мы с его
величеством польским общих своих интересов, конечно, не находим. 5) Что ежели б
иногда князья Чарторыйские с своими друзьями в известном Острожском деле и при
сопряженных с тем обстоятельствах во время бесплодного и несостоявшегося сейма
его величеству королю некоторую негодность оказали (к чему, может быть, не
бесправильную
причину имели); но когда, напротив того, в рассуждение возьмется, что и прежние
многие сеймы по развращенной и ничем не поправляемой польской вольности до
состоятельства
своего не доходили, доныне стерпим были, к тому ж и новоизбранной партии глава
коронный гетман как в самом начале, так и в продолженных соглашениях о сем
спорном деле сколь мало к желаниям и указам его величества послушания и
угодности оказывал, то явственно будет, что князья Чарторыйские не столь много
заслужили королевского гнева и утеснения; но со всем тем, 6) что до помянутого
Острожского
дела принадлежит, мы, оное собственным в королевстве домашним делом признавая,
распоряжение и окончание оного королю с республикою совершенно оставляем, и,
как уже в прошлом году чрез вас объявить повелели, не намерены мы с своей
стороны в оное вмешиваться, разве когда б посторонние державы по поводу сего
дела для своих дальновидных намерений стараться стали внутренние заметания в
Польше распространять, тогда уже и мы обойтиться не можем, по древним
обязательствам с республикою, пристойные меры взять для содержания в Польше
тишины
и ее целости, а впрочем, 7) и без того нам принадлежит, особливо по трактату в
1716 году соглашенного в республике примирения, под медиациею здешнего двора
заключенному, всегдашнее старание иметь, чтоб согласие, вольность и древние
уставы республики с королем ненарушимо содержаны и сохранены были, и понеже
всякие
противные тому действия, например одною королевскою властью или инока
насильством,
или происками одних в обиду и утеснение другим персонам происходящие,
благоустановленного
примирения, вольности и уставов ненарушимо содержать не могут, то и ожидать
надобно потому следствия нежелаемого внутреннего в республике замещения и
беспокойства,
и в таком случае мы по силе вышеупомянутого трактата от падания правой стороне
нашего вспоможения справедливо уклониться не можем, но принуждены были б самой
правде по возможности содействовать».
Гросс немедленно потребовал у Бриля конференции, которая и была назначена 20
марта в присутствии Уильямса. Гросс стал читать записку, составленную из всех
пунктов рескрипта. Выслушав первый пункт, Бриль вскричал: «Верно, поведение
князей Чарторыйских неправильно было представлено императрице: иначе она не
стала бы заступаться за королевских неприятелей». «Императрица, – отвечал
Гросс, – заступается не за неприятелей королевских, но за старых благонамеренных
партизанив обоих наших дворов». Уильяме прибавил: «Наша Англия не менее вольное
государство, как и Польша, однако у нас члены парламента, сопротивляющиеся
двору, не называются королевскими неприятелями». По выслушании второго пункта
Бриль
опять распространился в жалобах на Чарторыйских, но в общих выражениях,
повторяя, что король пред ними не преклонится (е pliera pas devanteux). Когда
же Гросс дочел до выражения о чуждых происках, чинимых без ведома королевского,
то Бриль горячо возразил: «Король все сам делал; это государь чрезвычайно
прилежный, который все сам исследует; он работает более всех других монархов в
Европе». Когда в третьем пункте было прочтено, что новая партия состоит главным
образом из французских приверженцев, то Бриль спросил: «Кто такие?», и когда
Гросс назвал гетмана Браницкого и Полоцких, то Бриль сказал: «Гетман только
несколько месяцев, кажется, предан французским интересам; за Полоцких, кроме
воеводы Бельского, я поручусь; но я хорошо вижу, что под Полоцкими разумеется
зять мой граф Мнишек как старый их приятель; но я могу подтвердить присягою,
что Мнишек наичестнейший человек и французским интересам противен и что король
никогда не оказал бы своего благоволения человеку, известному ему за
французского приверженца».
На четвертый пункт Бриль заметил, что королю все люди, ему преданные и
общему благу доброхотствующие, равно приятны и по рекомендации французской одно
воеводство, Брацлав-ское, отдано Яблоновскому, и то по желанию дофины, дочери
короля, точно так, как и русская
