запрещается академикам и профессорам мешаться никаким образом в дела,
касающиеся до закона. А хотя же бы что и до закона не касался, то не
рассуждается
за пристойно печатать пустые сказки и лжи, которые никакого основания не имеют;
тем больше с здравым рассуждением не сходно такую книгу напечатать вместо
доказательства под именем будто бы только древности и старого сложения, ибо
ложь не касается до склада, но до самого дела. И по определению главной
канцелярии
Академии наук велено показанную летопись для объявленных и основательных
резонов печатанием оставить до того времени, когда оная и другие ей подобные
особливо осмотрены будут и очищены от помянутых непристойных сказок,
происходящих от излишнего суеверства, чего ради и предисловие к «Сибирской
Истории», которое вы прислали для апробации переменено».
Таким образом, первый том «Описания Сибирского царства и всех происшедших в
нем дел» явился в 1750 году без мюллеровского предисловия, в котором, между
прочим, говорилось, как полезно для читателей, когда они встречают в книге
много выписок из древних актов на древнем языке, напоминающих о таких словах и
выражениях чисто русских, которые утратились и заменены словами иностранными.
«Должно, – говорит Мюллер, – обыкновению времен несколько уступать, когда
старинными словами и складами гнушаются; но сие обыкновение не надлежит всегда
почитать за узаконение и не должно отвергать всего старинного только для того,
что оно старинное, а новое принимать для того, что новое».
Это указание на необходимость поддержать новый русский язык в тяжелой борьбе
его с наплывом новых понятий и слов, поддержать живым и сильным языком древних
грамот, тем языком Посольского приказа, на который при Петре Великом заставляли
писать и переводить книги, – это указание оставлено без внимания, и
относительно следующих томов «Сибирской Истории» академическая канцелярия
предписала: «Усмотрено, что в первом томе „Истории Сибирской“ большая часть
книги не что иное есть, как только копия с дел канцелярских, а инока бы книга
надлежащей величины не имела, то чрез сие накрепко запрещается, чтоб никаких
копий в следующие Томы не вносить, а когда нужно упомянуть какую грамоту или
выписку, то на стороне цитировать, что оная действительно в академическом
архиве хранится».
Это время, конец 1749 и 1750 год, было самое тяжелое в служебной жизни
Мюллера. Мы видели, что Мюллеру и Ломоносову поручено было в 1749 году
приготовить речи для торжественного собрания Академии 6 сентября. Мюллер
написал свою речь на латинском языке «О происхождении народа и имени руссов»,
где развивал положения Байера о скандинавском происхождении варягов-руси. Речь
была одобрена в академическом собрании; но комиссар Крекшин, выводивший из
терпения Сенат своими вздорными доносами, доносивший и прежде на Мюллера, что
тот делает выписки, унизительные для русских великих князей, и теперь начал
распускать по городу слухи, что в речи Мюллера много оскорбительного для чести
русского народа. Тогда Шумахер поручил шестерым членам Академии, в том числе
Тредиаковскому и Ломоносову, рассмотреть речь Мюллера, «не сыщется ли в ней
что-нибудь предосудительное для России». Тредиаковский подал отзыв, что
«сочинитель по своей системе с нарочитою вероятностью доказывает свое мнение.
Нет, почитай, ни единого в свете народа, которого первоначале не было б темно и
баснословно, следовательно, я не вижу, чтоб во всем автоловом доказательстве
было какое предосуждение России. Все предосуждение сделал сам себе сочинитель
выбором столь спорная материи». Но Ломоносов в своем отзыве объявил, что
диссертация
Мюллера «поставлена на зыблющихся. основаниях, опровержения мнений, что Москва
происходит от Молоха и россияне от реки Росса, никакой силы не имеют и притом
переплетены непорядочным расположением и темной ночи подобны». Ломоносов
упрекает Мюллера, зачем он пропустил лучший случай к похвале славянского народа
и не сделал скифов славянами, ибо известно, что скифы не боялись царей
македонских и самих римлян; нападает на Мюллера, зачем он очень поздно ставит
приход славян в здешние места, зачем о Несторе-летописце говорит весьма
предерзостно
и хулительное так: «Ошибся Нестор». Мнения членов Академии, большинство которых
было против диссертации, отосланы к президенту в Москву, откуда получено
решение делу, написанное Тепловым: «Диссертацию профессора Мюллера, собрав
черную
и белую рукописную, отдать в архиву, а напечатанную и с корректурами хранить до
указу под особливою канцелярскою печатью, не выпуская ни под каким видом ни
единого экземпляра в свет, дабы со столь многими сумнительствами и важными
погрешностями
не мог себя подвергнуть автор дальнему толкованию, а, исправят при времени,
оную мог при подобной оказии употребить». В Петербурге академическая канцелярия
объявила Мюллеру, что его диссертацию велено уничтожить. Мюллер,
раздраженный этим уничтожением, имел неосторожность написать пре-