зиденту жалобу на пристрастие своих судей, не сознавая справедливости
замечания Тредиаковского, что «все предосуждение сделал себе сочинитель выбором
столь спорная материи». Президент предписал произвести рассмотрение диссертации
в генеральном собрании Академии в присутствии Мюллера, который мог бы
защищаться против обвинений. Начались экстраординарные заседания, на которых
Мюллер защищал свою диссертацию; заседания продолжались с октября 1749 до марта
1750 года. Кроме устных споров поданы были опять и письменные отзывы.
Тредиаковский
опять объявил, что «Миллерова диссертация есть вероятна и вероятнее еще,
кажется, всех других систем поныне о начале имени россиян ведомых». Ломоносов
остался также при своем прежнем мнении, что «оной диссертации никоим образом в
свет выпуститься не надлежит. Ибо, кроме того что вся она основана на вымысле и
на ложно приведенном в свидетельство от г. Мюллера Нестеровом тексте и что
многие явные между собою борющиеся прекословные мнения и нескладные затеи
Академии бесславие сделать могут, находятся в ней еще немало опасные
рассуждения.
Ибо 1) должно опасаться, чтобы не было соблазна православной российской церкви
от того, что г. Мюллер полагает поселение славян на Днепре и в Новгороде после
времен апостольских; а церковь российская повсегодно воспоминает о приходе св.
апостола Андрея Первозванного на Днепр и в Новгород к славянам, где и крест от
него поставлен и ныне высочайшим ее величества указом строится на оном месте
каменная церковь. 2) Из сего мнения не воспоследовала бы некоторая критика на
премудрое учреждение Петра Великого о кавалерском ордене св. апостола Андрея.
3) Происхождение первых князей российских от безымянных скандинавов в
противность Нестерову свидетельству, который их именно от варягов-руси
производит,
происхождение имени российского весьма недревнее, да и то от чухонцев, в
противность же ясного Нестерова свидетельства; презрение российских писателей,
как преподобного Нестора, и предпочитание им своих неосновательных догадок и
готических басней; наконец, частые над россиянами победы скандинавов с
досадительными
изображениями не токмо в такой речи быть недостойны, которую г. Мюллеру для
чести российской Академии и для побуждения российского народа на любовь к наукам
сочинить было велено, но и всей России пред другими государствами
предосудительны быть должны».
Канцелярия Академии наук, основываясь на том, что диссертация Мюллера ни
одним из членов Академии не одобрена, а проф. Тредиаковским за прямо
основательную не признана, определила оную диссертацию совсем уничтожить.
Но этим беды не кончились. Под предлогом скорейшего окончания «Сибирской
Истории» у Мюллера отняли должность ректора университета, находившегося при
Академии наук, и в то же время заставляли читать лекции по всеобщей истории.
Тщетно Мюллер представлял, что он уже 18 лет как не читал никаких лекций, а
посвятил все свои труды русской истории и географии и не занимается всеобщею
историею, – ему объявили приказание президента непременно читать лекции, иначе
пойдет вычет из жалованья. Тогда выведенный из себя Мюллер подал жалобу
президенту
на Теплова как человека, который вредит ему во всем, дурно отзывается о его
«Сибирской Истории», помешал посвящению этой книги и проч. Легко было
предвидеть следствия жалобы Разумовскому на Теплова. Президент прислал в
Академию бумагу, в которой говорилось, что некоторые члены Академии
препятствуют его стараниям на пользу этого учреждения; Делила и Кру-зиуса он за
это прогнал, но еще остался Мюллер, который девять лет пробыл в Сибири на
большом
жалованье и ничего оттуда не привез, кроме копий с летописей, грамот и других
канцелярских
дел, что можно было бы приобрести с гораздо меньшими издержками, не посылая
его, Мюллера; студента Крашенинникова в Сибири бил батогами; клевещет на
Теплова, на членов канцелярии, самого президента признает нечувствительным и
неосмотрительным. За такие преступления Мюллера разжаловали из академиков в
адъюнкты. Скоро, впрочем, опомнились, конечно не без предстательства людей
сильных, и возвратили Мюллеру прежнюю должность, вынудивши, однако, у него
признание, что был достойно наказан. Нельзя было не опомниться, потому что
другого такого способного труженика не было в Академии. Он был конференц-
секретарем,
вел обширную переписку с заграничными учеными и литераторами, составлял
протоколы академических заседаний, наблюдал за изданием трудов Академии (Novi
commentarii),
и когда задумали издавать при Академии первый учено-литературный журнал, то
некому было поручить и этого издания, кроме Мюллера, а издание такого журнала в
то время по состоянию образованности вообще и по недостатку всяких средств было
делом крайне трудным. В декабре 1753 года Мюллер прочитал в академическом
собрании предисловие к первой книжке журнала, который должен был выходить
