По приезде в Варшаву король объявил Гроссу, что после Бога он всю свою
надежду полагает на скорую помощь императрицы. Бриль уверял, что король не
сделает ни одного шага без согласия и присоветования императрицы, что будет
объявлено чрез его посла, отправляемого в Петербург; на этот пост король избрал
стольника литовского графа Понятовского как человека, который, будучи прежде в
Петербурге в свите английского посла Уильямса, умел заслужить благоволение
императрицы; выбор этот сделан «для того, чтоб доказать возвращение королевского
благоволения к князьям Чарторыйским, потому что Понятовский их племянник». В
самом деле, доносил Гросс, не только сам король очень милостиво и ласково
принимает князей Чарторыйских и друзей их, но и графы Бриль и Мнишек внешним
образом обходятся с ними чрезвычайно дружески.
Против посылки Понятовского в Петербург вооружился французский министр в
Варшаве Дран на том основании, что фамилия стольника враждебна Франции и сам
Понятовский
находится в дружбе с английским послом Уильямсом, что может вредить
восстановленному согласию между Россиею и Франциею. На донесение об этом
сопротивлении Драна Гросс получил удививший его рескрипт императрицы: «Так как
присылка Понятовского и с нашим желанием несходна и допускается единственно
потому, что не может быть отвращена с благопристойностью, то Гросс должен
показывать себя в этом деле совершенно равнодушным и дать знать Дюрану, что
императорский двор также совершенно равнодушен и не отказывается принять
Понятовского
только потому, что не хочет опечалить короля, тогда как дело, собственно, не
имеет никакой важности».
Самым важным вопросом в Польше по отношению к русским интересам был теперь
вопрос о свободном проходе русских войск через владения республики. В конце
ноября Гросс объявил королю, что императрица ему непременно поможет, и сильно
поможет, хотя, быть может, и не так скоро, от него же желает одного, чтоб его
величество старался примирить польские партии, принуждая каждого к исполнению
своей должности, и чтоб проход русских войск не встретил препятствий. Король
отвечал, что очень трудно привести столько голов к единомыслию, впрочем, не
видит,
чтоб кто-нибудь имел намерение препятствовать проходу русских войск. Гросс
заметил, что если сам король серьезно предложит борющимся партиям о примирении,
то это произведет сильное действие. Король отвечал, что сделает все возможное.
Графу Брилю Гросс открыл в высшем секрете настоящий взгляд своего двора на
назначение Понятовского послом в Петербург. Бриль отвечал, что король никогда
бы его не выбрал, если б не полагал, что он будет приятнее всех других
императрице; что теперь, когда уже Понятовский отправил свой багаж, когда уже
ему вручены инструкции и кредитив, когда уже он простился с королем, отменить
дела нельзя. Впрочем, король прежде всего взял с Понятовского обещание, что он,
несмотря на свою прежнюю дружбу с английским послом, будет прямо против него
действовать
и никакого подозрения на себя не навлечет; если же он своим поведением окажется
неугодным императрице, то король немедленно его отзовет. Потом зашла речь о
дядюшках Понятовского князьях Чарторыйских. Бриль говорил: «Императрица
советует королю содержать всех вельмож равно, не оказывать ни одному
предпочтения; король и сам считает это основным правилом своего поведения; но
когда я стану говорить об этом равенстве с князьями Чарторыйскими, то они
отвечают,
что тот, кто хочет иметь всех приятелями, ни одного приятеля не имеет; они
хотят властвовать одни, но. этим они, разумеется, уничтожили бы власть
королевскую». Гросс писал: «Я не мог возражать Брилю, потому что недавно на
конференции у кастеляна Круковского, когда я стал говорить о необходимости
равенства в республике, то князья Чарторыйские горячо против этого спорили,
утверждая, что равенство подаст только повод к мятежам».
Чтоб понять эти объяснения относительно Понятовского, надобно перенестись к
петербургскому
двору, который во все это время находился в чрезвычайном волнении. Волнение это
происходило не вследствие нападения Фридриха II на союзные с Россиею
государства Саксонию и Австрию, требовавшие вспоможения по договорам
оборонительного союза; прусской войны давно ожидали и давно желали случая
сократить силы опасного соседа, этого скоропостижного короля. Случись
это нападение Фридриха при прежних отношениях, то канцлер Алексей Петрович
Бестужев-Рюмин
не преминул бы в длинной записке напомнить императрице о своей прозорливости,
как он с самого начала указывал на прусского короля как на самого опасного
врага, как с самого начала требовал против него мер предосторожности. Но теперь
канцлер не подавал больше длинных записок, с тех пор как в длинной записке,
написанной в самом резком тоне, какого прежде он