представления связных явлений – все это было недоступно и возбуждало
отвращение; доступно было только наглядное, редкое, отдельное, и Шмелин
употребляет наглядный способ для успеха своего преподавания; он приносил в
класс книги с картинками; приносил старинные русские монеты и по ним
рассказывал древнюю русскую историю, приносил медали Петра Великого и по ним
рассказывал его историю; два раза в неделю Шмелин читал Петру газеты и при этом
проходил всеобщую историю, амюзируя ландкартами и глобусом; потом
история соседних государств была трактована прагматически, текущие
государственные дела изложены по бумагам, сообщенным канцлером. Память у Петра
была отличная, он пересчитывал по пальцам всех русских владетелей от Рюрика до
Петра Великого; но этим все и ограничивалось: несмотря на наглядность
преподавания
и амюзирование, Петр неохотно занимался историею, моралью, статистикою;
охотнее занимался он тем, что было осязательное, – фортификациею, основаниями
артиллерии. Изучение шведского языка заменено изучением русского, лютеранский
катехизис заменен православным: и русский язык, и катехизис преподавал 4 раза в
неделю иеромонах Теодорский или Тодорский. Но столько же раз в неделю учили и
танцам. Вследствие неспособности гофмаршала Брюмера вести дело воспитания среди
пустых забав едва можно было спасать назначенные для занятий часы. Брюмер и в
России продолжал обращаться с своим воспитанником как нельзя хуже: презрительно,
деспотически, бранил неприличными словами, то выходил из себя, то низко
ласкался. Однажды он до того забылся, что подбежал с кулаками к Петру, едва
Шмелин
успел броситься между ними; Петр вскочил на окно и хотел позвать часового на
помощь; Шмелин удержал его, представив, какие будут следствия. Тогда Петр
побежал в спальню, выхватил шпагу и сказал Брюмеру: «Если ты еще раз посмеешь
броситься на меня, то я проколю тебя шпагою». Защищаясь против несправедливых и
преувеличенных упреков Брюмера, Петр привыкал к спору и к сильным выходкам, от
которых худел. Таким образом, дурное воспитание действовало разрушительно на
здоровье
Петра, и без того слабое. Кроме того, Петр по приезде своем в Россию в
продолжение трех лет выдержал три сильные болезни; наконец, Петра женили рано,
несмотря на отсоветования медиков, требовавших, чтоб по крайней мере подождали
еще год. С женитьбою прекратились учебные занятия, от которых скоро осталось
очень мало следов. Петр обнаруживал все признаки остановившегося духовного
развития, являлся взрослым ребенком. Детскость высказывалась в страсти к
мелочам, к игрушкам, от дела серьезного бралась одна внешняя сторона, сама по
себе вовсе не серьезная; дело обширное было не по нем, он стремился дать ему
маленькие размеры, низвести до детской игрушки; всякий серьезный вопрос,
требование подумать были ему тяжки и неприятны, он подчинялся первому
чувственному побуждению, подчинялся первой чужой мысли, но эти увлечения,
необдуманности, как обыкновенно бывает в детях, уживались с капризами и
упрямством, которое не имело ничего общего с мужескою твердостью; детская
говорливость и крикливость были ясными признаками остановившегося развития. От
такого человека нельзя было требовать, чтобы он понял свое положение, понял,
что наследник русского престола должен быть прежде всего русским человеком,
приладиться к народу и стране, где ему суждено царствовать. Чтоб найтись в
новой сфере, более широкой, определить свой образ действий согласно с новым
положением,
более высшим, дорасти до этого положения, требовалась большая сила, большая
способность к развитию, какой именно и не было у Петра. Он сросся с узенькою
обстановкой мелкого немецкого владельца, она пришлась ему по природе, и тяжело,
тоскливо было ему в другой, более широкой сфере, куда перенесла его судьба.
Здесь дело идет не о любви к родине, к своему, но о косности, мелкости природы,
которые не позволяют отрешиться от известных привычек и взглядов. Та же
косность и мелкость природы, которые не позволили сыну Петра Великого царевичу
Алексею сделаться достойным наследником Российской империи, царевичем новой
России,
заставляли его упираться против новой деятельности и оставаться русским
царевичем XVII века, – та же косность и мелкость природы заставили внука Петра
Великого остаться голштинским герцогом на императорском русском престоле, со
всеми привычками и взглядами мелкого германского князька, со страстью
экзерцировать
свою маленькую гвардию и в ее кругу упитываться симпатиями и антипатиями,
совершенно чуждыми настоящему его положению.
Очень рано иностранные министры при русском дворе начинают пересылать своим
государям
печальные известия о характере и поведении великого князя. Дальтон писал в
марте 1746 года, что Петр делает всем неприятности, не исключая и жены, у
которой разум превосходит лета; он склонен к вину, водится с людьми пустыми, и
главная забава его – кукольный театр. В августе 1747 года Финкенштейн доносил
своему королю: «Надобно полагать, что великий князь никогда