подобных неистовых издевок над бедными служителями, вам его воздерживать
надлежит. 6) Для соблюдения должного себе респекта всякой пагубной
фамильярности с комнатными и иными подлыми служителями воздерживаться имеет, и
мы вам повелеваем их в пристойных пределах содержать, никому из них не
позволять с докладами, до службы их не касающимися, и иными внушениями или
наущениями к его высочеству подходить и им всякую фамилиарность, податливость в
непристойных требованиях, притаскивание всяких непристойных вещей, а именно:
палаток, ружей, барабанов и мундиров и прочее – накрепко и под опасением
наказания запретить, яко же мы едва понять можем, что некоторые из оных
продерзость
возымели так названный полк в покоях его высочества учредить и себя самих
командующими
офицерами над государем своим, кому они служат, сделать, особливые мундиры с
офицерскими знаками носить и многие иные непристойности делать, чем его
высочества чести краснейшее предосуждение чинится, военное искусство в шутки
превращается, а его высочеству от толь неискусных людей противные и ложные
мнения об оном вселяются; по требованию же его высочества всегда для
существительном
его пользы такое распоряжение учинено быть может, что все военные экзерциции и
то, в чем прямая служба состоит, нашими офицерами покажется. 7) Мы не хотим
препятствовать, чтоб его высочество пополудни до ужина всеми невредительными
весельями
и забавами не пользовался, токмо чтоб всякая чрезмерность в забавах и в
употреблении людей избегаема была».
Эта инструкция была написана уже тогда, когда до императрицы дошли слухи о
продерзо-стях,
какие она едва понять могла. Чоглоков и жена его были и определены к молодому
двору для пресечения этих продерзостей. Предерзостные комнатные служители были
удалены; из них особенным расположением великого князя и великой княгини
пользовались трое братьев Чернышевых (двое родных и один двоюродный); в жалобах
на фамилиарность служителей императрица, как видно, намекает на старшего из
Чернышевых, Андрея, который великую княгиню называл не иначе как «матушка», а
та его называла «сынком». Чернышевы очутились офицерами в очень далеких
гарнизонах. Двое, Алексей и Петр, служили в Кизляре и говаривали там: «Были они
у его высочества при дворе в великой милости, а великий князь называл их
фаворитами
и приятелями, а великая княгиня так жаловала, что скрытно их дарила, из ее
подарков и до сих пор у них часы и шпага; о их несчастии она очень плакала.
Хотя они, Чернышевы, теперь и малы, а другие велики, но этим великим будут
головы отрублены, а они, Чернышевы, будут знатны и высоки. Всех распыляли, кого
жаловал его высочество, не одних нас». Начальные люди в Кизляре обходились с
Чернышевыми ласково, в чаянии будущего; на жалобы их говорили: «Царь новый, и
люди новые; вы тогда будете спесивы и на нас глядеть не станете, как ваше время
придет».
«Предерзостные» были удалены от молодого двора; Чоглоковы, муж и жена,
старались, чтоб не явилось новых предерзостных; но характер и привычка великого
князя от этого нисколько не изменились. Чоглоковы не могли исполнить и той
статьи наказа, в которой предписывалось наблюдать, чтоб великий князь жил в
ладах с своею супругой. Жена представляла совершенную противоположность мужу.
Муж остановился в своем развитии, являлся ребенком в зрелом возрасте; жена
представляла необыкновенно быстрое развитие, обнаруживала зрелость ума не по
летам; предоставленная очень рано самой себе, при крайне трудной обстановке
жизни, она развивала свои богатые способности чтением, наблюдением,
прислушиванием к речам людей, выдающихся из ряду обыкновенных. В то время как
наследник русского престола вел себя немецким принцем и употреблял все, чтоб
оттолкнуть от себя будущих подданных; в то время как некоторым даже приходила
мысль, не поступает ли Петр так нарочно, не желая возбудить подозрения в тетке,
– в это время Екатерина употребила необыкновенную силу воли, чтоб переродиться
из немецкой принцессы в русскую великую княгиню и приобрести любовь русских
людей. Уильямс так описывал Екатерину своему двору в октябре 1755 года: «Как
только она приехала сюда, то начала всеми средствами стараться приобрести
любовь русских. Она очень прилежно училась их языку и теперь говорит на нем в
совершенстве (как говорят мне сами русские). Она достигла своей цели и
пользуется
здесь большой любовью и уважением. Ее наружность и обращение очень
привлекательны. Она обладает большими познаниями русского государства, которое
составляет предмет ее самого ревностного изучения. Канцлер говорил мне, что ни
у кого нет столько твердости и решительности». Екатерина признается, что
относительно своего самообразования она обязана советам шведского графа
Гилленборга,
которого она знала еще в детстве в Гамбурге. И тогда он говорил ее матери, что
напрасно пренебрегает она воспитанием такого ребенка, который гораздо выше своих
лет. Потом Екатерина увидала Гилленборга в Петербурге, куда он приехал с
известием о браке на-