От 9 июля н. с. Уильямс дал знать своему двору, что имел секретный разговор
с великою княгинею. «Она, – пишет Уильямс, – очень недовольна сближением
русского двора с Франциею и приездом сюда французского посланника. Она
предложила мне сделать все, что я придумаю, для воспрепятствования этому. Я уже
напугал ее насчет приезда французского посланника, показал ей, что присутствие
его здесь может быть очень опасно для нее и для великого князя. Она знает,
говорил
я ей, что ее дружба с канцлером сделала Шуваловых ее тайными врагами; что
Шуваловы сами по себе не имеют ни довольно благоразумия, ни храбрости, ни
денег, чтоб помешать ее наследству, но что приезд французского посланника может
переменить сцену, и когда он увидит, какие политические взгляды у их
императорских
высочеств, то не пощадит ни трудов, ни денег, чтоб помешать им в достижении
власти. Я умолял ее вспомнить интриги Шетарди здесь и их последствия».
Предложение англичанина было ясно: французский посланник даст Шуваловым денег,
чтоб помочь им в их замыслах; займите денег у меня, как заняла их Елизавета у
Шетарди,
чтоб ниспровергнуть замыслы Шуваловых и не допустить приезда французского
посланника. «Она, – продолжает Уильямс, – усердно меня благодарила и сказала: я
вижу опасность и буду побуждать великого князя сделать все возможное для ее
удаления; я сделала бы еще более, если б у меня были деньги, потому что без
денег здесь ничего сделать нельзя; я должна даже платить им-ператрицыным
горничным; мне не к кому обратиться в этом случае, моя собственная фамилия
бедна; но если ваш король будет так любезен и великодушен, что даст мне взаймы
известную сумму денег, то я дам расписку и заплачу долг при первой возможности,
причем могу дать королю честное слово, что каждая копейка будет употреблена для
нашей общей с ним пользы, как я понимаю дело, и я желаю, чтоб вы поручились его
величеству за мой образ мыслей и действий». По просьбе Уильямса она назначила
сумму – десять тысяч фунтов стерлингов, которые и были даны.
Между тем болезнь Елизаветы заставляла и Шуваловых предложить Екатерине свои
услуги. Предложение было сделано сперва чрез старика князя Никиту Юрьевича
Трубецкого, потом через племянника его Ивана Ивановича Бецкого, незаконного
сына князя Ивана Юрьевича Трубецкого; Бецкой возвратился тогда из-за границы с
знаменитым кавалером Эоном, способным играть то мужскую, то женскую роль,
смотря по обстоятельствам. Екатерина отвечала, что согласна сблизиться с
Шуваловыми, если они вполне будут содействовать ее видам. Уильямс сильно
обрадовался
этому, все в надежде, что Шуваловы теперь откажутся проводить французский союз.
В длинном письме к великой княгине он опять представлял ей всю опасность от
приезда французского посла и упрашивал сойтись с Шуваловыми; он представлял,
что Шуваловы, боясь восшествия на престол Петра, который будет мстить им за
действия против Пруссии, и не любя Екатерины за ее дружбу с Разумовскими и
Бестужевым, будут хлопотать с помощью французского и австрийского послов, чтоб
наследником был провозглашен великий князь Павел, а родители его удалены из
России. Екатерина отвечала, что французского посла допускать не надобно, потому
что с его приездом будет интриганом больше; но что все же опасность от его
прибытия и шуваловских замыслов преувеличивается: Елизавета при жизни своей не
отстранит племянника от престола по своей нерешительности и ввиду династических
опасностей; а если захотят что-нибудь сделать в минуту ее смерти, то она,
Екатерина, сумеет разрушить замысел. «Или умру, или буду царствовать, а не
поступлю, как шведский король», – писала Екатерина; тут же писала она, что
склонить Шуваловых к перемене политики невозможно.
Мы видели, что великий князь был назначен членом конференции; Екатерина
говорит, что она убедила его сказать Шуваловым о своем желании участвовать в
конференции, и Шуваловы уговорили императрицу исполнить его желание. По этому
случаю Екатерина рассказывает: «Он мне говорил несколько раз, что он чувствует,
что не рожден для России, что он непригоден русским и русские непригодны ему; и
убежден он, что погибнет в России. Я ему отвечала всегда на это, чтоб он
выкинул из головы эту пагубную мысль, а старался бы изо всех сил заставить себя
полюбить в России и просил бы императрицу дать ему средства познакомиться с
делами империи».
Как бы то ни было, Петр в конференции был против сближения с Франциею, и
когда граф Александр Шувалов принес к нему протокол конференции, где записано
было решение призвать французского посла в Россию, то великий князь решительно
отказался подписать протокол. Тогда отправился с протоколом генерал Степан
Федорович Апраксин, который был другом Бестужева и в то же время хорош с
Шуваловыми и пользовался благосклонности молодого двора. Апраксин стал просить
Петра подписать протокол, представляя, что иначе вся вина падет на него,
Апраксии-