иметь убеждение, что наши союзники, а императрица-королева особенно, зная
наши чувства, отдадут нам справедливость и не подумают, чтоб мы под видом
помощи им пеклись только о своей пользе. Что касается присяги, к которой
приводятся жители прусских земель, покоренных нашему оружию, то справедливость
и надобность ее оказываются при первом взгляде, ибо мы требуем только, чтоб
жители ни тайно, ни явно не предпринимали против нас ничего предосудительного».
Наступил май, время приступать к решительным действиям, и венский двор забил
тревогу. «Общие неприятели, – писала Мария-Терезия Эстергази, – продолжают
обнадеживать, что русская армия и в нынешнюю кампанию ничего существенного не
предпримет, потому что она малолюдна и претерпевает такой недостаток в деньгах,
что нечего и думать об учреждении магазинов, покупке фуража и доставлении
прочих военных потребностей. Таким образом, лучшее время для военных операций
минет бесплодно». На сообщение этих опасений Эстергази отвечал: «Если
обстоятельства
не позволяли нам до сих пор столько в пользу союзников наших сделать, сколько
бы мы желали, то можно, однако, сказать правду, что мы сделали все то, что
сделать могли. Занятие Пруссии последовало в такое время, с такими издержками и
усилиями, что стоит нам не менее целой кампании. Сверх того, здесь готовы были
и требованный корпус в 30000 человек отправить во владения
императрицы-королевы; и действительно, он уже находился в походе, когда
произошла отмена согласно желанию ее величества. Теперь этот корпус уже близко
к остальному войску, с которым должен соединиться, и надобно надеяться, что
скоро придет в движение вся армия, которая и без того находится по большей
части за Вислою. И вешнее время никак нельзя почитать потерянным, ибо
дальнейший поход требует бесчисленных приготовлений; сюда присоединились
несчастия: неурожай хлеба и фуража, и теперь вследствие необыкновенно сухой и
холодной погоды трава еще из земли не показывается».
В июне Мария-Терезия снова торопила русское войско и писала в рескрипте
своем к Эстер-гази: «Теперь все зависит от того, чтоб русские войска долее в
бездействии не оставались, но скорыми своими действиями подкрепили и
оживотворили движения союзников. Приятели и неприятели с нетерпением этого
ожидают; и если обнадеживания ее величества императрицы исполнятся, то
неприятель придет в сильное беспокойство и покинет свои дальновидные замыслы и
чрез это умножится бодрость как всех союзников, так и нас самих. Россия имеет в
руках возможность общему и ей столько же, как и нам, опасному неприятелю
нанести смертельный удар, и сделать это тем легче и надежнее, что прусский
король не может собрать достаточной армии для отпора русским силам, хотя бы он
и получил успех в Моравии. Все это ты должен представить петербургскому двору в
самых сильных выражениях: собственная его честь, слава и благополучие зависят
теперь от его совершенных или несовершенных операций, и что теперь упущено
будет, то уже потом нельзя будет поправить».
Новый главнокомандующий русскою армиею Фермер знал по печальному опыту
предшественника,
что при плохом устройстве провиантской части делать быстрые движения нельзя, и
знал, что в случае медленности он будет иметь главных врагов в австрийцах,
которые будут кричать против него в Петербурге и по всей Европе и складывать на
русское войско вину собственных неуспехов. Вот почему, приняв начальство над
войсками, Фермер заручался в Петербурге милостивцами, которые бы защитили его в
случае нужды; так, он писал Воронцову: «Понеже оный главный пост
(главнокомандующего) требует великой ассистенции милостивых патронов, того ради
беру смелость вашего сиятельства просить меня и врученную мне армию в
милостивой протекции содержать и недостатки мои мудрыми вашими наставлениями
награждать».
22 мая Фермер извещал, что готов к выступлению из Восточной Пруссии; 20 июня
он был у Познани и 1 июля выступил от этого города прямо на запад, к
бранденбургской границе, куда, именно к местечку Мезеричу, вся армия пришла 15
числа. Отсюда хотели было прямо идти к Франкфурту-на-Одере, но недостаток
провианта и фуража и порча упряжки вследствие продолжительных дождей заставили
подумать, продолжать ли поход в этом направлении. На военном совете австрийский
генерал барон С. Андре, по-прежнему находившийся при русском войске, был такого
мнения, что лучше всего австрийской армии держаться около Лузации, а русской
оставаться у Франкфурта-на-Одере или у Кроссмена и там по возможности стараться
перейти Одер для соединения с австрийцами, чтоб неприятель не мог напасть на
русских, не подвергая себя опасности подвергнуться с тыла нападению австрийцев.
Но главнокомандующий и генерал-поручики Салтыков, князь Голицын и Чернышев
возражали, что в указанной местности нет нисколько фуражу, а лошади в таком
плохом состоянии, что не могут подвозить провианта. Надобно потому перейти у
