то мы старались отклонить их и пресечь пристойным образом по многим и очень
важным причинам, особенно чтоб, по пословице, на дележе не поссориться и от
такого великого и славного союза, какого почти еще не бывало, вместо ожидаемой
пользы и славы не произошли доне досады, нарекания и вредная на будущее время
холодность, которой тем более следует избегать, что прусский король не только
старается войти в союз с Портою, но и со стороны Порты оказывается к тому
большая податливость; двумя вашими победами Порта была приведена в размышление
и, почитая погибель короля прусского неизбежною, остановилась входить с ним в
обязательства; однако опасение наше не миновалось: бездействие победителя,
когда он был усилен новыми и свежими войсками, умалит его победы, а спасение
короля прусского, которое должно быть приписано не искусству его, но слепому
счастью, составит его славу и, быть может, еще более поднимет его в глазах
турок, особенно если при том подастся подозрение, что тесная дружба между нами
и венским двором обратилась в холодность. Поэтому прилежнейше рекомендуем вам
предать вечному забвению все то, что бы вы ни имели к неудовольствию против
австрийского генералитета. Равным образом отклонили мы важными и доказательными
резонами, а не сухими и досадитель-ными отказами все прочие австрийские
требования и объяснили надобность и пользу того, чтоб Лаудон остался зимовать
при Познани».
Рескрипт от 13 октября заключал в себе еще большие жесткости.
В нем Салтыков нашел прямой выговор за дурное обращение его с Лаудоном,
вследствие чего союзники, пожалуй, никогда больше не будут присылать к нам
своих войск на помощь. Предлагалось взять в образец адмирала Мишукова, который
так хорошо обходился с шведским флотом, отданным ему в команду, что шведы и на
другой год прислали свои корабли в команду адмиралу Полянскому. Поставлялось на
вид, что дурное обращение с Лаудоновым корпусом может произвести злобу и в
наших единоверцах (славянах), находящихся в этом корпусе. Далее говорилось: «Вы
пишете, что ваши движения по реке Одеру произвели опасение короля насчет
Бреславля
и доставили льготу графу Дауну; движения ваши вверх по реке Одеру всякой
похвалы достойны и приносят много пользы общему делу; если бы вы во время
долгого стояния вашего при Мильрозе и Фиброзе хотя малыми движениями заставили
прусского короля чего-нибудь опасаться, то, и стоя на месте, умножили бы свою
победу. Вы думаете, что Лаудонов корпус надобно расположить около Познани и по
Вирте
до Калоша; это очень хорошо и согласно с нашим намерением; но не можем скрыть
нашего удивления, каким образом вы прежде представляли, что там фуража и стебля
нет, а теперь фураж нашелся, когда явилась надобность доставить там Лаудонов
корпус? Потом в реляции вашей, конечно канцелярскою ошибкою, вкралось
неосторожное выражение: упомянуто, что пребыванием Лаудона в означенных местах
армия наша прикроется с силезской и бранденбургской стороны; такое
своекорыстное и союзникам нашим крайне обидное объяснение очень далеко от
нежности
наших сантиментов, умалчивая о том, что бесчестно для нашей армии, чтоб в
поле торжествующую и на квартирах за рекою Вислою от неприятеля весьма
удаленную прикрывал слабый в сравнении с нею австрийский корпус. Вы пишете, что
если б вы, напади на короля прусского, и победили его, то победа по нынешнему
времени была бы больше в тягость, нежели в пользу. Об этом мы сожалеем по
важным причинам: во-первых, так как король прусский уже четыре раза нападал на
русскую армию, то честь нашего оружия требовала бы напасть на него хотя
однажды, а теперь тем более, что наша армия превосходила прусскую и числом, и
бодрости,
и толковали мы вам пространно, что всегда выгоднее нападать, чем подвергаться
нападениям.
Во-вторых, король прусский, несмотря на то что побежден, не только не удалился
от нашей армии, но в виду ее переходит малыми корпусами через реку Одер; а это
происходит, конечно, от уверенности, что на него не нападут; отсюда крайнее
зло, что он и разбитый не бежит, а беспокоит победителя; а если бы он хотя
однажды подвергнулся нападению и был бы разбит, то вперед с малыми силами
всегда отступал бы далее, а наша армия имела бы больше спокойствия и удобнейшее
пропитание. Прусский король только потому к вам приближается, что не ожидает на
себя нападения, и потому без сомнения надобно полагать, что если б он ожидал
нападения, то сейчас же отступил бы за Одер, и если б вы предприняли
наступательное движение, то до битвы не дошло бы, а между тем вы могли вы
объявлять, как теперь делает граф Даун, что вы рады были бы энергически
действовать, но неприятель от вас бегает и вам в чужой земле за ним угнаться
нельзя».
В Петербурге австрийский двор заявил три требования: 1) чтоб русская армия
вместе с Лау-доновым корпусом продолжала военные действия в Силезии и заняла
там зимние квартиры, или 2) чтоб по крайней мере русская армия действовала до
тех пор, пока австрийская останется, или 3)
