ли таких великих успехов, какие имела наша армия. Так, граф Даун, получи
известие о приближении прусской армии к Познани и опасаясь, что наша, быть
может, не придет в положенный срок к реке Одеру, остановил свои успешно начатые
операции и не принимал тех мер, которые, конечно, принял бы, если б не так
много сомневался в точном исполнении с нашей стороны всего обещанного. Из этого
видно, что уже тогда больше старались о том, чтоб неисполнение плана сложить на
наш генералитет, нежели о том, чтоб, исполняя его, с своей стороны сделать
исполнение его и для нас удобнейшим. Наш фельдмаршал граф Салтыков едва прибыл
в Познань для принятия команды над армиею, как принял такие меры, что
неприятель не только принужден был возвратиться, но не успевал и отступать,
чему доказательством служит пресечение ему пути к Кроссмену и победа над ним
при Пальциге. Но фельдмаршал Салтыков во время своего похода получил от графа
Дауна
одно досадное выражение сомнения, что наша армия могла тронуться от Познани;
никакое со стороны графа Дауна предприятие не поощряло в графе Салтыкове ни
ревности, ни надежды исполнить свое намерение, так что граф Салтыков, прибывши
к Кроссмену, даже не знал, где находится армия графа Дауна, и для проведения об
ней должен был отправлять нарочные партии.
Действительно, на встречу к нему явился генерал Лаудон, но предложения, с
какими он приехал, могли истощить терпение самого большого флегматика: он
приехал уведомить, что король прусский с большею частью сил своих обратился
против нашей армии и соединился уже с разбитою Геделевою армиею; но, вместо
того чтоб для ободрения нашей армии тотчас сообщить, какие граф Даун принимает
меры, как хочет воспользоваться слабостью оставшихся против него прусских сил,
требовал, чтоб немедленно отпущено было с ним 30000 нашей пехоты на помощь к
графу Дауну и чтоб позволено было ему взять с Франкфурта, нашим войском уже
занятого, миллион контрибуции и разделить его пополам с нашею армиею.
Граф Салтыков дал такую битву, которая если бы и не совсем была удачна, то
ослаблением сил короля прусского была бы полезна нашим союзникам, а в случае
благословения Божия для всей войны решительна. Таким образом, критика
иностранных офицеров на такую славную битву, которая, конечно, пребудет лучшим
эпиком
их жизни, совсем нескладна; еще меньше можно было ожидать, чтоб наилучшие наши
союзники употребляли ее к обвинению нашего генералитета, когда признаться
надобно, что остановить приобретенные вначале успехи неприятеля, всю армию в
кровопролитном и жестоком бою перестроить и, наконец, одержать совершеннейшую
победу там, где для многих других армий поражение казалось бы неизбежным,
служит доказательством неустрашимого мужества и присутствия разума. Показан
почти новый в войне пример, который, конечно, заставит короля прусского
последовать другим правилам и меньше полагаться на свое счастье и ярость
нападений.
Легко себе вообразить, с каким сожалением мы теперь видим, что оканчивается
почти без всякого плода наилучшая кампания, что обманывается весь свет в
несомненном ожидании и что, наконец, мы находимся в неприятном положении
слушать нарекания и входить в самые неприятные объяснения в то время, когда
следовало бы соглашаться о будущем благосостоянии Европы! Граф Даун после
Франкфуртского
сражения действительно присылал с предложением, чтоб заблаговременно подумать о
зимних квартирах, что очень справедливо и похвально было, но он избирал для
того Верхнюю Силезию и предполагал предварительную осаду Гнейса и Брига, столь
отдаленных
от центра действий и от наших границ, что граф Салтыков, конечно, мог
утвердиться во мнении, что стараются сделать из нашей армии помойный для
австрийской армии корпус, вместо того чтоб сильным действием против принца
Генриха и осадою Глогау и лучшие квартиры очистить, и Саксонию освободить.
Вместо этого, ожидая сомнительных происшествий и не приняв достаточных мер к
пропитанию, наконец нашлись в необходимости – австрийская армия прикрывать свои
магазины, а наша искать пропитания и доставлять его еще Лаудонову корпусу,
тогда как генерал Лаудон должен был заботиться о пропитании нашей армии, и так
как недостаток продовольствия заставил и барона Лаудона переправиться на ею
сторону реки Одера вместе с нашею армиею, то не можем понять, каким образом вся
наша армия могла там действовать с желаемою ревностью.
У нас нет вовсе намерения ни жаловаться на графа Дауна, ни оправдывать
излишнее неудовольствие и неподатливость нашего генерала (хотя, быть может,
повод к ним был подан сначала сомнением в его успехах, быть может, доходили до
него и слухи, что его критикуют). Стараясь, как можно, исправить испорченное,
мы нашему фельдмаршалу графу Салтыкову накрепко предписали все прошедшее
предать вечному забвению и стараться всеми средствами, чтоб доверие и
