яс нельзя».
Действительно, тотчас после получения ложного известия, что пруссаки
одержали победу над русским войском при Пальциге, визирь начал дело с прусским
эмиссаром и тотчас же прервал его, когда было получено верное известие о
русских победах и под Пальцигом, и под Кунерсдор-фом. «Прусские эмиссары, –
писал Обрезков от 1 октября, – до сих пор здесь, и положение их не улучшилось,
ибо Порта постоянно им отвечает, чтоб имели терпение и ждали удобного времени.
Однако такое поведение Порты много беспокоит меня и союзных министров: из него
видим, с одной стороны, хитрость Порты, которая хочет иметь полную свободу
принять или не принять прусские предложения, смотря по обстоятельствам; с
другой стороны, прусские эмиссары, живучи здесь тайно, могут потом держаться и
явно и дождаться своего времени. Поэтому я с союзными министрами употребил все
усилия, чтоб эти эмиссары были отсюда отпущены, но без успеха, и вперед по
склонности и твердости визиря имеем небольшую надежду к успеху, разве помогут
новые
успехи оружия нашего или наших союзников. Порта постоянно хлопочет о снабжении
пограничных
городов военными запасами. Султан желает войны, но между знатью находит не
много воинственности». По донесениям прусского эмиссара в Константинополе фон
Ресина,
великий визирь объявлял ему, что Порта готова к союзу с Пруссиею, но с
условием, чтоб Англия вступила также в этот союз и гарантировала его; три
союзные державы должны были заключить мир только по взаимному соглашению. Но
английское министерство объявило прусскому посланнику, что Англия заключала с
Портою только торговые договоры и никогда не заключала союзов; союз с турками
возбудит негодование при католических дворах – испанском и неаполитанском – и в
самом английском народе. Статью о заключении мира только по общему соглашению
нельзя принять, она будет противна английскому народу. Остается одно –
отправить приказание английскому посланнику склонять визиря в пользу Пруссии,
не связывая себе рук.
Надобно было позаботиться о сохранении мира на юге, потому что война на
западе становилась очень дорога. Для пополнения войска перестали быть
разборчивыми. Военная коллегия доносила, что бывшего в ведомстве Берг-коллегии
и присланного в Военную коллегию для определения в полки и гарнизоны
гинтерфервальтера
Кривцова определить нельзя, ибо по решению Военной коллегии 1756 года велено в
армии в офицеры производить по верным аттестатам таких людей, которые были бы
трудолюбивы, проворны, быстрой находчивости, о всем попечительно, памятливы,
знающие совершенно военные правила, собою доброзрачны и расторопны; а Кривцов в
военной службе не был, а в горной, да и из нее за недостоинство прислан, к тому
ж и лет немолодых. Но Сенат велел Кривцова определить, куда окажется способен;
если же он не произведен в горные офицеры за неспособностью, так это потому,
что горные офицеры производятся по наукам, надобным для горного искусства;
Кривцову только 49 лет, и потому он может еще службу продолжать, а кроме
немолодых лет какие еще его неспособности, которые бы препятствовали ему
служить в полках, – этого Военная коллегия не пишет. Медицинская канцелярия
переслала в Сенат мнение доктора Полетики, что больные в госпитале большею
частью страдают горячкою и поносом; причины: спертый воздух, дальняя и трудная
дорога для рекрутов, скудная пища, теснота в квартирах и нечистота, переменная
и мокрая зима, усталость от военных упражнений; притом больные посылаются в
госпиталь поздно, где и помирают от тесноты и смрада. Необходимо госпиталь
распространить и больных в палатах уменьшить по крайней мере наполовину. Сенат
велел приискать новые дома для распространения госпиталя. Для пополнения полков
послали указы главным сыщикам: из находящейся при них воинской команды для
крайней ныне в полках надобности оставить только такое число людей, какое
необходимо,
без всякого излишества, а прочих отпустить к полкам.
У сыщиков уменьшали команды – и следствие было известно: умножение разбоев.
Появились
разбойники близ Москвы по Владимирской дороге около зверинца, пристань имели
они в ле-фортовской части у разночинцев. Прежде у генерал-полицмейстера были
две роты драгун, а теперь это число уменьшили, и генерал-полицмейстер доносил,
что по Московской дороге и в близости от Петербурга производятся явные разбои,
разбойники вооружены тесаками и пистолетами. Последовал именной указ опять
учредить две драгунские роты. Скоро исполнить указ было трудно, и из Кабинета
пришло подтверждение о немедленном командировании для полиции двух драгунских
рот, потому что в Петербурге не только оказывались домовые кражи; но на морском
рынке, позади мучного и свечного рядов, найдена рогожа, в которой завернут был
горшок с мехом и огнем, отчего рогожа уже обгорела. Императрица приказала также
выгнать цыган из Петербурга