торжественное постановление уничтожается и делается новое постановление, по
которому Россия получает такие же выгоды, как и мы, хотя Пруссия разорвала мир
только с нами да с Саксониею. Силезия – старая наша наследная земля, а Пруссия
в русском владении никогда не бывала, и мы относительно возвращения Силезии
получили согласие от всех союзников и подвергались до сих пор большим
опасностям и убыткам. Несмотря на все это, мы уже давно российскую императрицу
обнадежили, что вполне соглашаемся на вознаграждение ее убытков и об ее
интересе усердствуем столько же, сколько о своем собственном. Что же касается
вообще вопроса, надобно ли с нашей стороны королевство Прусское признать за
завоеванное Россиею и в том дать ручательство, то здесь относительно нас
сомнения
быть не может: только по великодушию и великой проницательности российской
императрицы мы твердо можем надеяться, что ее величество отнюдь не соизволит
поступить в противность нашему интересу, общему благополучию и собственному
намерению,
ибо от конвенции вместо ожидаемой пользы может последовать великий вред». Вред,
по мнению императрицы-королевы, заключался в том, что Австрия и Россия могли
быть оставлены всеми другими союзниками. Впрочем, чтоб не раздражить русский
двор, в Вене придумали такую сделку: из конвенции исключили параграф, в котором
говорилось о присоединении Пруссии к России, а вместо него составили отдельную
секретную статью того же содержания, но с прибавкою, что обещание Австрии
относительно присоединения Пруссии к России недействительно, если сверх
ожидания Австрия не получит Силезии и графства Лацкого; секретная статья должна
быть скрыта от Франции. Елизавета приняла эти изменения.
Россия хотела приобрести Восточную Пруссию для того, чтоб променять ее на
Курляндию или другие, более подручные польские области; но венский двор и тут
хотел сделать свое изменение. Его сильно беспокоило то, что Дания, не получивши
до сих пор от России согласия относительно голштинского дела, возьмет
английские субсидии и выставит в пользу Пруссии свое свежее войско в 20000
человек. Эстергази от 27 июля н. с. получил от Марии-Терезии рескрипт, где
выражалась сильная тревога и желание прекратить голштинские распри «как
всегдашний повод к новому и опаснейшему воспалению военного огня». Мария-Терезия
требовала от Эстергази приложить ревностные старания, чтоб датские
представления не были совершенно отвергнуты в Петербурге. Соглашение должно
было состоять в том, чтоб великий князь Петр Федорович отказался от Голштинии и
за это взял бы себе Пруссию, что успокоит совершенно Данию и не возбудит в
других державах зависти к приращению русских сил.
Дания действительно сильно беспокоилась остановкою переговоров о Голштинии и
намерениями России удержать за собою Восточную Пруссию. Французский посол
маркиз Лопиталь сообщил канцлеру письмо датского министра барона Бернсторфа к
французскому министру герцогу Шуазелю. В письме говорилось, что если России
достанется Пруссия, а наследник Российской империи не отречется от своих
претензий и не оставит своей ненависти против короля датского, то последний
найдется в самом опасном и бедственном положении. В Дании известно, что великий
князь постоянно думает о ее разорении; так как вследствие этого датский король
убежден, что рано или поздно ему должно будет воевать с Россиею, то,
естественно, должна прийти ему мысль, что не лучше ли начать эту войну теперь,
чем в такое время, когда у России никаких других неприятелей не будет. Во
втором письме своем к герцогу Шуазелю Бернсторф давал знать, что Дания, не
желая нарушить дружбы с Франциею, войдет в соглашение не с Англиею, а с королем
прусским. Шуазель отвечал, что все равно, и соглашение с Пруссиею будет таким
же нарушением дружеских отношений к Франции.
Знаменитый дипломат, представлявший в последнее время Россию во Франции,
граф Михаил Петр. Бестужев-Рюмин умер 26 февраля. При нем для помощи находился
в Париже князь Дмитрий Мхи. Голицын, которому и поручено было ведение дел по
смерти Бестужева, пока не приехал во Францию новый посол действительный
камергер граф Петр Чернышев. Шуазель уверял Голицына, что он снова именем
королевским сделал внушения датскому министерству, чтоб Дания молчала в
Петербурге о своих требованиях относительно голштинского вопроса, а после
найдется удобный случай кончить это дело полюбовно, что Франция вмешательством
в такое дело никогда не согласится возбудить неудовольствие русской
императрицы.
И в Петербурге также сменился французский посол. Лопиталя послали туда,
потому что не было никого лучше. Людовик XV не имел к нему доверия, не вел с ним
переписки тайком от министерства; Лопиталь не знал также, что король мимо
министерства вел тайную переписку с императрицею Елизаветою. Тайной переписки с
королем удостоен был секретарь посольства извести-
