Лондоне через русского министра. «Я уверен, – говорил Пит, – что
восстановление европейской тишины отчасти или даже совершенно зависит от вашей
государыни; по моему мнению, заключение германского мира подвержено великим
затруднениям, ибо трудно соглашение столь великих государей, которые должны
заключить мир не по принуждению, а единственно из великодушия и миролюбия;
напротив того, отдельный мир Англии с Франциею может быть скоро заключен.
Франция так истощена, что не может продолжать войну с Англиею, следовательно,
Англия должна пользоваться этими благоприятными обстоятельствами и требовать от
своего неприятеля очень выгодного мира; а державы, у которых нет ни флота, ни
колоний в других частях света, не имеют причины принимать какое-либо участие в
этой войне, она до них вовсе не касается». «По моему мнению, – отвечал Голицын,
– европейские государи должны обращать на колонии такое же внимание, как и на
европейские владения, по примеру Англии, которая хотя никаких владений в
Германии
не имеет, однако беспрестанно в ее дела вмешивается». «Франция, – продолжал Пит,
– не должна ласкать себя надеждою, чтоб Ганновер служил ей дорогою в Америку
или Индию».
Что касается ближайшего интереса России, то в Петербурге хотели
воспользоваться переменою в английском министерстве, выходом из него графа
Голдернеса
и вступлением на его место графа Бата, любимца нового короля Георга III.
Воронцов отправил по этому случаю такое письмо Голицыну: «Понеже определенный
на место графа Голдернеса новый статский секретарь натурально желать будет
начало министерства своего знаменитым сделать, то вашему сиятельству весьма
нужно постараться, менажируя к себе дружбу и доверенность сего в кредите
находящегося министра, искусно внушать ему, что союз и дружба между ее
императорским
величеством и королем, его государем, будучи всегда натуральны, препятствуются
токмо соединением их (англичан) с королем прусским, от которого они имели
всегда справедливое опасение, а ныне одни бесплодные иждивения или обманчивую
помощь; что ее императ. величество, пребывая в исполнении своих обязательств
твердо и непоколебимо, весьма удалены вы присоветовать неравномерное английскому
двору поведение, но деликатности его британского величества в наблюдении своих
обязательств
ни малейшего предосуждения быть не может, если более свои собственные интересы
в уважение возьмутся и когда в справедливое сравнение постановлены будут
твердость и польза прежних союзников и натуральное оных паки сближение Протову
самокорыстных
видов такого союзника, который за сильное ему вспоможение и усердие всей
великобританской нации благодарен единственно случаю, и, обнажа пред нею теперь
прямые свои склонности, толь большим будет ей неприятелем, что благоволением ее
ласкать себя не может. И понеже оказывается, что Франция действительно хотела
по поводу своей войны с Англиею захватить всю мирную негоциацию в свои руки, то
с большею справедливости здесь могли бы теперь желать искусным образом до того
довести, чтоб Франция могла с Англиею только сноситься о партикулярном своем
мире, пока конгресс собирается или продолжается, а Англия между тем трактовала
б с здешним двором о мире короля прусского прелиминарно для решительного
окончания на будущем конгрессе. Сего ради ваше сиятельство особливое старание
возымеете внушениями своими нечувствительно до того доводить».
Для начатия дела в Петербурге английскому посланнику Кету вручена была
записка, в которой говорилось, что так как императрица никогда не отменит
своего намерения искать для себя и для своих высоких союзников мира прочного,
честного и удовлетворительного и так как союзники ее находятся в таких же
сантиментах,
то теперь от его британского величества зависит содействовать справедливому
миру Англии с Франциею и склонить короля прусского к справедливому
удовлетворению
обиженных сторон. От 20 июля Голицын дал знать своему двору о впечатлении,
какое эта записка произвела в Англии: оба министра – граф Бат и герцог Ньюкестль
– отозвались единогласно, что им очень нелегко и почти невозможно склонить к
тому прусского короля, а потом сообщил инструкцию Фридриха II своим министрам в
Лондоне, в которой говорилось, что он принял твердое намерение не уступать
неприятелям ни пяди земли и что он согласен помириться на одном условии, чтоб
каждый остался при том, чем владел в 1756 году. «Такое упрямство и
несправедливость этого государя, – писал Голицын, – несколько беспокоят здешнее
министерство, которое убеждёно, что без какого-нибудь справедливого
вознаграждения обиженным сторонам покоя в Германии ожидать нельзя. Кампания
нынешнего года должна означить намерения и здешнего и прусского двора
относительно германского мира». Против этих слов канцлер Воронцов сделал
заметку: «К немалому сокрушению, нынешняя кампания ни с которой стороны к
благополучному окончанию сей проклятой войны надежды не подает».