их, – эти качества, приобретенные Елизаветою в царствование Анны, когда
безопасность и свобода ее постоянно висели на волоске, эти качества Елизавета
принесла и на престол, не потеряв добродушия, снисходительности, так называемых
патриархальных привычек, любви к искренности, простоте отношений. Наследовав от
отца уменье выбирать и сохранять способных людей, она призвала к деятельности
новое поколение русских людей, знаменитых при ней и после нее, и умела
примирять их деятельность, держать в приближении Петра Шувалова и в то же время
возвышать Шаховского. При этом, разумеется, большую службу служила ей
осторожность, заставлявшая ее не вдруг решать дела по внушению того или другого
лица, но выслушивать и других, соображать их мнения, думать и долго думать. «Я
долго думаю, – говорила Елизавета, – но если раз на что-нибудь решилась, то не
оставлю дела, не доведши его до конца». Эта-то медленность и явилась главным
обвинительным пунктом против Елизаветы. Но спрашивается: кто обвинитель?
Долгое время мы были в самом плачевном положении относительно нашей истории
XVIII
века. Благодаря обширным историческим трудам, обнимавшим исключительно древнюю
русскую историю, мы могли знать подробности о великом князе Изяславе Мстиславиче
и остались в совершенном мраке относительно лиц и событий XVIII века. Здесь
главными источниками служили, во-первых, анекдоты, постоянно искажавшиеся при
переходе из уст в уста и дававшие неправильное представление о лице и действии
по отрывочности, односторонности, какой бы стороны ни касались, хорошей или
дурной; во-вторых, известия иностранцев, которые читались с жадности именно за
отсутствием своих, и особенно донесения послов. Как не верить такому источнику:
посол занимает важный пост, он в сношениях с государями и министрами, он знает
все, как было, должен знать, потому что обязан сообщать верные сведения своему
двору. Действительно, это источник важный, можно найти в нем чрезвычайно
любопытные известия, подробности: но с какою же осторожности надобно относиться
к этим известиям, к этим подробностям! Нет свидетеля, который был бы менее
беспристрастен и от которого в большинстве случаев старались бы более скрывать
правду, как иностранный посланник. Если он хвалит, то кого он хвалит? Человека,
который ему поддается, часто с нарушением интересов родной страны, и, как скоро
этот самый человек окажет менее податливости, посол, не помня прежнего,
начинает бранить его. Если посол встречает препятствия в проведении
какого-нибудь нужного для его двора дела, то препятствия эти, по его словам, не
оттого, что дело это, в целом или частях, несогласно с интересами страны, нет,
они происходят непременно от интриги неблагонамеренных людей. Мы знаем теперь,
откуда происходила медленность Елизаветы в решении важных дел; но иностранные
послы, которым нужно было решить дело как можно скорее, в сильном раздражении
доносят своим дворам, что медленность происходила от беспечности Елизаветы, от
страсти ее заниматься пустяками, причем важные дела не двигались. Так смотрел
на дело и Уильямс, сгоравший от нетерпения как можно скорее покончить дело о
субсидном
трактате; но мы знаем, какое право имела Елизавета медлить ратификациею этого
трактата. Но кроме естественного желания каждого посланника объяснять дурными
побуждениями препятствия своему делу, хвалить благоприятелей и порицать
противников
он был сам вводим в обман рассказами этих благоприятелей своих, их объяснениями
причин неудачи; при этом, разумеется, все складывалось на интриги противников и
беспечность императрицы, к которой нет доступа с серьезным делом. Бестужев чего
ни наговорил Уильямсу в оправдание себя в неудаче. Естественное и необходимое
сближение России с Франциею, по его словам, произошло оттого, что Ив. Ив.
Шувалов любил читать французские книги. Это совершенно похоже на то, что
австро-французский союз произошел вследствие льстивого письма Марии-Терезии к
Помпадур, как будто союз не должен был последовать от перемены существенных
отношений благодаря Фридриху II и как будто союз Англии с Пруссиею не должен
был немедленно вести к союзу Франции с Австриею.
Да и участие России в Семилетней войне объясняли личным раздражением
Елизаветы
против Фридриха II, который позволил себе насмешки над нею! Но мы не имеем
нужды прибегать к таким, только по-видимому легким объяснениям. Мы знаем, как
просты были основания тогдашней внешней политики: они состояли в сохранении
политического равновесия Европы, особенно если это равновесие нарушалось вблизи
своего государства. В начале и средине XVIII века и в начале XIX Европа вела
самые кровавые войны для поддержания этого начала политического равновесия:
войною за Испанское наследство она сдержала Людовика XIV, Семилетнею войною
сдержала
Фридриха II точно так, как в начале нынешнего века поборола стремления
Наполеона I; в двух последних борьба Россия принимала самое сильное участие, и
с одиноким правом, хотя и во