этих когда-то заклятых врагов, Бирона и Миниха, появившихся во дворце и
обществе. Миних, несмотря на лета и несчастия, отличался большою живостью и
умел стать одним из близких людей к императору. 6 мая состоялся указ: вместо
взятого у генерал-фельдмаршала графа Миниха на Васильевском острову каменного
двора, в котором теперь Морской корпус, кипя из казны за 25000 рублей у
шталмейстера Нарышкина состоящий на Адмиралтейской стороне, близ Семеновского
моста, каменный двор, отдать графу Миниху в вечное и потомственное владение.
Возвращены были Миних и Бирон; этой паре соответствовала другая пара таких же
заклятых врагов, сосланных при Елизавете: то были Листок и Бестужев-Рюмин; о
Лестовке
было кому напомнить: в первый же день восшествия на престол, 25 декабря,
канцлер граф Воронцов подал императору доклад, в котором между прочим
находилась статья «О помиловании и освобождении из ссылки несчастного графа
Лестовка»
Но понятно, что в докладах Воронцова мы не найдем статьи о возвращении из
ссылки несчастного графа Бестужева; да и, кроме Воронцова, никто из
имевших доступ к императору и влияние на него не имел побуждений просить за
Бестужева; подле Петра III не было ни одного человека, расположенного к бывшему
канцлеру, а сам Петр был сильно нерасположен к нему. У иностранцев находим
известие, будто Петр объявил Воронцову, Волкову и Глебову относительно
Бестужева: «Я подозреваю этого человека в тайном соумышленничестве с моею женою
и, кроме того, держу в памяти, что покойная тетушка на смертном одре говорила
мне
о Бестужеве: она мне строго наказывала никогда не освобождать его из ссылки»
Разумеется, мы не можем вполне успокоиться на этом известии, потому что
свидетели подозрительны – Воронцов, Волков и Глебов; но, как бы то ни было,
Листок
был возвращен, а Бестужев по-прежнему остался в ссылке. Впечатление,
произведенное этим на беспристрастное большинство, представить легко: возвращен
Листок, возвращен Бирон, возвращены другие люди с чуждыми именами; не возвращен
один русский человек, так долго и деятельно служивший русским интересам.
Но быть может, другие милости изглаживали неприятное впечатление; быть
может, радовались приближению к государю людей достойных, удалению от него
людей, не слывших благонамеренными?
25 декабря, когда Елизавета находилась при последнем издыхании, за две
комнаты от спальни умирающей поместились бывший генерал-прокурор князь Никита
Юр. Трубецкой и бывший обер-прокурор Сената, теперь генерал-кригскомиссар
Александр Ив. Глебов. Здесь, расположись за письменным столом, подзывали они к
себе то того, то другого из людей, близких к наследнику, перешептывались с
ними, потом что-то писали и ходили как будто с докладами или для получения
наставлений к великому князю, который большею частью находился перед спальнею
умирающей тетки. Тут же, между прочими придворными, в страшном горе, как тени,
шатались
два старика: один – птенец Петра Великого, знаменитый сенатор и конференц-
министр
Ив. Ив. Неплюев, другой – генерал-прокурор князь Шаховской. Но присутствие этих
стариков было неприятно людям, ходившим с докладами к наследнику, и Неплюеву с
Шаховским именем великого князя было сделано внушение, чтоб они удалились.
Вскоре после этого Шаховской должен был опять отправиться во дворец, потому что
получил повестку о кончине императрицы. Не ожидая для себя ничего хорошего в
новое царствование, Шаховской обратился к одному из приближенных императора –
Льву Александр. Нарышкину, чтоб тот доложил Петру его просьбу об увольнении от
всех дел. Просьба была исполнена: того же 25 декабря Шаховской был уволен от
всех дел, а генерал-прокурором назначен Глебов, оставшийся и генерал-
кригскомиссаром,
потому что не хотелось расстаться с доходною должностью. Того же числа была
оказана милость Воронцовым, одной из наиболее любимых фамилий: родной брат
канцлера, дядя фаворитки Елизаветы Романовны Воронцовой Иван Ларионович был
назначен сенатором и отправлен в Москву на первенствующее место в старой
столице – место управляющего Сенатскою конторою. Через два дня, 28 декабря,
узнали о других милостях: фельдмаршал князь Никита Юр. Трубецкой был пожалован
в подполковники Преображенского полка (полковником был сам государь); Шуваловы,
Петр и Александр, были произведены в фельдмаршалы. Граф Петр недолго
пользовался почестями нового звания: дни его уже были сочтены; но, несмотря на
тяжкую болезнь, истощившую его силы, он жаждал государственной деятельности и
велел перенести себя на руках из собственного дома в дом своего приятеля,
выведенного им в люди, нового генерал-прокурора Глебова, потому что Глебов жил
ближе ко дворцу. Император не только сносился с ним через Глебова, но и сам
часто приезжал к нему говорить о делах, но такое умственное напряжение, как
думали тогда, ускорило смерть графа Петра, последовавшую 4 января. Ив. Ив.
Шувалов сосредоточил в своих руках управление тремя