наполняли дух неизвестностью относительно будущего. Но, – продолжает
Фридрих, – исход дела был более счастлив, чем как можно было ожидать. Так
трудно угадать причины второстепенные и распознавать различные пружины,
определяющие волю человеческую. Оказалось, что Петр III имел превосходное
сердце и такие благородные и возвышенные чувства, каких обыкновенно не бывает у
государей. Удовлетворяя всем желаниям короля, он пошел даже далее того, чего
можно было ожидать».
Гольца приехал в Петербург 21 февраля и прежде всего обратился к английскому
посланнику Кету, который оставался верен политике прежнего Кабинета и отличался
приверженностью к прусскому союзу. Скейт указал Гольцу влиятельных людей,
которые расположены к Пруссии, и тех, которые против нее. Оказывалось, что
последних гораздо более, чем первых, но собственный взгляд императора и
расположение людей, самых близких к нему, ручались Кету и Гольцу за успех; в
пользу прусского дела служило и то, что послы австрийский, французский и
испанский
раздражили императора, отказавшись сделать визит самому любимому, самому
близкому к нему человеку – принцу голштинскому Георгию. Само собою разумеется,
что Гольца поспешил к принцу Георгию с приветствием от своего короля, у
которого принц находился до того времени в службе.
24 февраля Гольца представлялся императору. Едва только успел он выговорить
поздравление с восшествием на престол и уверение в дружбе своего короля, как
Петр осыпал его самыми горячими уверениями в дружбе и бесконечном уважении своем
к Фридриху II, ясные доказательства чему он надеется представить, и потом
сказал на ухо Гольцу, что у него много есть о чем с ним переговорить. После
аудиенции Петр пошел к обедне, и Гольца последовал за ним в церковь. Во время
службы император все говорил с ним то о Фридрихе II, то о прусской армии,
подробными сведениями о которой изумлял Гольца; не было полка, в котором бы
Петр не знал трех или четырех последних поколений шефов и главных офицеров. В
тот же день вечером, во время карточной игры, Петр показал Гольцу на своем
пальце перстень с портретом Фридриха II и велел также принести большой портрет
прусского короля. После ужина Петр долго разговаривал с Гольцам о том, сколько
он терпел в прошедшее царствование за привязанность к Фридриху, о том, как он
радовался,
что был удален из конференции, ибо причиною тому было уважение его к королю.
2 марта Петр сказал Гольцу, что ему было бы очень приятно, если б король
прислал проект мирного договора. Донося об этом Фридриху, Гольца просил, чтоб
проект был прислан как можно скорей, ибо противная партия, которая очень
многочисленна, может воспользоваться медленностью с прусской стороны.
Английский посланник при берлинском дворе Миттель дал знать Кету в Петербург,
что пруссаки перехватили депешу французского министра в Петербурге Бретейля, в
которой говорится, что нечего бояться переворота в русской политике, что чрез
несколько месяцев все пойдет по-старому, как было при Елизавете, потому что
Волков душою и телом предан старой системе. Гольца писал по этому поводу к
Фридриху, что заодно с Волковым Шувалов (Ив. Ив.) и Мельгунов и что
перехваченное письмо поможет сломить Волкову шею. Волков в известном письме
своем рассказывает, как и действительно старались сломить ему шею: «Штебен
(капитан Штеубен, бывший вместе с Гольцам в Петербурге) явился на меня
доносителем в тайных с графом Мерсиям (австрийским послом) свиданиях, а король
прусский из особливой ко мне аменции прислал перехваченное будто Бретелево
письмо, в коем из всей силы превозносят мои таланты и усердие. Потому взят я
был в допрос как злодей, но допрашивав так, что обвинители мои были от меня
скрыты. Император сам меня не спрашивал, но токмо Лев Александрович (Нарышкин)
и Алексей Петрович (Мельгунов) успокаивали меня обнадеживаниями, что когда мир
совершится, то и опасность моя минуется, давая мне чувствовать, что я не должен
ничего упоминать против желаний короля прусского».
Фридрих, получивши от Гольца известие, что Петр предоставил ему составление
проекта мирного договора, не медлил этим делом и для большего еще усиления
своего влияния в Петербурге отправил туда с проектом графа Верина, хорошо
известного императору, потому что он был взят в плен русскими войсками и жил
известное время в Петербурге. Верин повез письмо. «Вам угодно, – писал Фридрих,
– получить от меня проект заключения мира; посылаю его, потому что вашему ампер.
величеству это угодно, но вверяюсь другу, распоряжайтесь этим проектом как
угодно, я все подпишу; ваши выгоды – мои, я не знаю других. Природа наделила
меня чувствительным и благодарным сердцем, я искренне тронут всем, что для меня
сделано вашим ампер. величеством. Я никогда не в состоянии заплатить за все,
чем вам обязан. Отныне все, чем могу я вас обязать, все, что вам нравится, все,
что от меня зависит, – все будет сделано, чтоб убедить ваше
