уже шесть недель тому назад как я по указу королевскому поручил нашему
министру при берлинском дворе Миттелю объявить прусскому министерству, что
давно уже пришло время серьезно о том подумать и что здешний двор не может
вечно воевать в угоду его прусского величества. По словам здешних прусских
министров, король их надеется найти теперь больше к себе расположения при
русском дворе, но, конечно, надежда эта химерическая; прусским министрам
естественно, как утопающим, хвататься за все и ласкать себя малейшею надеждою,
но я не могу думать, чтоб император променял своих естественных союзников на
короля прусского. Здешний двор, стараясь о мире, не может притом сильно желать,
чтоб русские войска, действовавшие против Пруссии, были возвращены, как, быть
может, прусский король надеется, ибо чрез это вместо мира надобно ожидать
продолжения войны: с одною императрицею-королевою король прусский может долго
воевать, чего здешний двор не желает, а напротив, старается, избави короля
прусского от конечной гибели, склонить его пожертвовать Марии-Терезии своими
областями, как требует справедливость. Прошу вас эти мои речи содержать в
глубочайшей тайне, ибо я с вами говорил не как министр королевский, но как
приятель, вполне на вас полагающийся. Откровенность за откровенность, желал бы
я от вас узнать, какую часть из прусских завоеваний государь ваш хочет за собою
удержать».
«До сих пор, – отвечал Голицын, – я не имею еще известия о намерениях
государя, только из манифеста его могу заключить, что он хочет во всем
подражать своим предкам, следовательно, хочет пребывать неразлучно с своими
естественными союзниками, именно с венским двором; потом также по примеру
предков сохранять и утверждать дружбу с его британским величеством. Мира мой
государь искренне желает, но мира честного, и, как вы, граф, справедливо
заметили, прусский король не иначе может получить мир, как жертвуя значительною
частью своих областей, и невозможно ему ласкать себя надеждою, чтоб император в
предосуждение славы высочайшего своего имени и пользы своей империи променял
интересы своих главных и полезных союзников на интерес такого опасного соседа,
как король прусский, чтоб вывел свои войска из прусских областей и возвратил их
Фридриху II, который сам почитает их невозвратно потерянными; такой поступок не
был бы согласен ни с славою, ни с честью, ни с безопасностью императора,
который намерен начало своего царствования прославить присоединением к империи
всего королевства Прусского по праву завоевания, тем более что эта провинция
никакой связи с Германскою империею не имеет; что же принадлежит до других
завоеваний, то они могут быть уступлены за какие-нибудь не столь тягостные для
короля прусского вознаграждения».
Описав этот разговор, Голицын прибавлял: «Граф Бат, казалось, был очень
доволен
моими ответами. Я должен донести, что здесь теперь крайне скучают союзом с
королем прусским и с радостью воспользовались бы первым удобным случаем
оставить его; следовательно, теперь в воле вашего величества не только
исходатайствовать высоким союзникам справедливое удовлетворение, но и Пруссию
(провинцию) удержать в вечном владении: английский двор охотно на это
согласится».
Канцлер Воронцов написал на реляции: «Сия реляция князя Голицына заслуживает
великой
похвалы и апробации, на которую в ответ исторически ему отписать о нынешнем
состоянии дел и о высочайшем соизволении его ампер. величества в рассуждении
прежней системы и что с королем прусским, кроме дружеской обмылки, еще никакой
негоциации здесь не начато, хотя поверенная персона от его величества сюда и
прислана». Реляция Голицына была от 26 января, император читал ее 2 марта.
Голицын еще при Елизавете получил указ, что отзывается из Лондона на
вице-канцлерское место. На место его был назначен известный Гросс, но король
Георг III велел объявить Голицыну, что он по разным причинам не может принять
Гросса; тогда назначен был полномочным министром граф Александр Романович
Воронцов.
Перед отъездом Голицына граф Бат сообщил ему полученные известия из
Магдебурга, где находился тогда Фридрих II, о посылке Гольца в Петербург. Бат
выражал сильное неудовольствие, что Фридрих не сообщил лондонскому двору
инструкций, данных Гольцу. «Это значит, – говорил Бат, – что инструкции не
могут быть нам приятны; здесь догадываются, что, во-первых, прусский король
будет всячески стараться поднять Российскую империю против венского двора, к
немалому предосуждению европейской вольности; во-вторых, для получения себе
выгоднейших от русского императора условий что-либо заключить с русским двором
против датского короля».
Бат давал знать Голицыну, чтоб разговор их оставался в величайшей тайне, но
Петр иначе распорядился реляциею Голицына: он показал ее Гольцу и не только
позволил снять копию, но и
