ев, и сему странному происшествию, а моей на весь день горести был весь двор
свидетель».
Пруссаки ничего не говорят о Глебове, вероятно потому, что он не имел
влияния на иностранные дела. Два главных дельца – Волков и Глебов – были в
ссоре и старались вредить друг другу. Смотря по тому, что Глебов при перемене
правительства остался в прежнем значении, нельзя думать, чтоб его считали очень
довольным при Петре; да и трудно было кому-нибудь быть довольным при анархии,
когда не было никакой силы, на которую можно было бы опереться, когда,
захвативши удобную минуту, можно было провести какое-нибудь дело, но это дело
разделывалось
другим в следующую минуту. Таким образом, люди, которые на первых порах желали
и могли поддерживать правительство Петра III, делать его популярным, очень
скоро увидали, что ничего сделать не в состоянии, и с отчаянием смотрели на
будущее отечества, находившееся в руках иностранцев бездарных и министров
чужого государя, накануне бывшего заклятым врагом России.
К неудовольствию отдельных лиц присоединялось неудовольствие могущественных
сословий
– духовенства, войска. Резкое, крутое решение вопроса о церковных имуществах
возбудило сильное негодование духовенства. Гольца доносил своему государю 25
мая: «Духовенство подало императору представление на русском и латинском
языках, где жалуется на насилия и странные поступки с собою вследствие указа об
отобрании церковных имуществ; таких поступков духовенство не могло ожидать и от
варварского правительства, а теперь принуждено терпеть их от правительства
православного, и это тем горестнее, что духовные люди терпят насилие потому
только, что они суть служители Божии. Эта бумага, подписанная архиепископами и
многими из духовенства, составлена в чрезвычайно сильном тоне, это не просьба,
а скорее протест против государя. Донесения, полученные вчера и третьего дня от
воевод отдаленных областей, говорят о старании духовенства подустить народ
против монарха. В донесениях говорится, что дух мятежа и неудовольствия стал до
того всеобщим, что они, воеводы, не знают, какие меры предпринять, а потому
требуют наставлений от правительства». Мы знаем, что крестьянские восстания
были сильные и не в одних отдаленных областях, но знаем также, что причины их
были другие, и потому можем не принимать второй половины Гольцева известия, но
первую не принять трудно. Когда Петр был великим князем, то выражал свое
нерасположение к русскому духовенству ребяческим образом – высовыванием языка
священникам и дьяконам во время богослужения. Но теперь дело пошло се-риознее.
26 марта был дан императором такой указ Синоду: «Уже с давнего времени к нашему
неудовольствию, а к общему соблазну примечено, что приходящие в Синод на своих
властей или епархиальных архиереев челобитчики по долговременной сперва здесь
волоките наконец обыкновенно без всякого решения к тем же архиереям отсылаются
на рассмотрение, на которых была жалоба, и потому в Синоде или не исполняется
существительная
оного должность, или же, и того хуже, делается одна только потачка епархиальным
начальникам, так что в сем пункте Синод походит больше на опекуна знатного
духовенства, нежели на строгого наблюдателя истины и защитника бедных и
неповинных. Приложенные при сем челобитные Черниговской епархии священника
Бордяковского
и диакона Шаршановского суть новое и неоспоримое тому доказательство, ибо,
несмотря на данные Синоду еще с 1754 года именные указы о решении их дела, не
исполнены потому и доныне, а только отсылаются они на рассмотрение в ту же
епархию. Мы видим, какие тому причины могут быть поводом, но оные
соблазнительнее еще самого дела. Кажется, что равный равного себе судить
опасается, и потому все вообще весьма худое подают о себе мнение. Сего ради
повелеваем Синоду чрез сие стараться крайним наблюдением правосудия соблазны
истребить и не только по сим двум челобитным немедленное решение здесь сделать,
но и всегда по подобным здесь же решить, нашим императорским словом чрез сие
объявляя, что малейшее нарушение истины намажется как злейшее государственное
преступление, а сей указ не токмо для всенародного известия напечатать, но в
Синоде к настольным указам присовокупить». Для наблюдения, чтоб не было
неправильностей в ходе дел, в Синоде был обер-прокурор; обер-прокурору нужно
было сделать строгое внушение, сменить его, если он не исполнял своих
обязанностей, или поддерживать его в борьбе с членами коллегии, когда он
ратовал против «нарушения истины», в оскорбительных же указах не было никакой
нужды.
Черное духовенство было раздражено внезапным отнятием монастырских вотчин,
белое – повелением брать в военную службу священнических и дьяконских сыновей;
а тут раздраженным дается средство передавать свое раздражение и другим.
Упомянув о некоторых постановлениях нового царствования, возбудивших
удовольствие, русский современник говорит: «Но последа-