изд. императрицы для этого в Москву назначен был на 1 сентября. Распоряжения
по торжеству коронации были поручены князю Никите Юрьевичу Трубецкому. Князь
Никита должен был устроить для императрицы помещение в Кремле и по этому случаю
писал к заведовавшему Кабинетом Олсуфьеву: «Я, всячески рассматривая положение
покоев в Кремле, в которых ныне резидовать изволит всемилостивейшая государыня,
не нахожу места, где б можно было быть церкви, а зная же великое благоволение
ее и. встав к Богу, рассуждая, что без церкви, дабы она близости была,
обойтиться
нельзя, нашел средства тому помочь, то есть чтоб с церковью Сретенского собора,
которая в самой близости от апартаментов ее встав состоит и церковь изрядная,
сделать из покоев ее встав покрытую и с кончинами деревянную коммуникацию, и
как очень церковь холодная, то из находящейся около нее паперти теплые покои».
Это распоряжение было одобрено Екатериною.
Приготовление короны было поручено И. И. Бецкому. По этому случаю кн.
Дашкова рассказывает любопытное происшествие, из которого ясно видно, как
событие 28 июня кружило головы. На четвертый день после переворота, когда
императрица находилась вдвоем с Дашковкою, Бецкой испрашивает позволения войти,
входит, бросается на колена и начинает умолять императрицу признаться, чьему
влиянию она приписывает свое воцарение. «Я обязана своим воцарением, – отвечает
Екатерина, – Богу и избранию моих подданных». «В таком случае, – говорит
отчаянным тоном Бецкой, – я не имею более права носить этот знак отличия» – и
при этих словах начинает снимать с себя Александровскую ленту. Екатерина
спрашивает его, что это значит. «Я самый несчастный человек, – отвечает Бецкой,
– потому что в. в. не признаете во мне единственного виновника своего
воцарения! Разве не я настроил к этому умы гвардейцев? Разве не я бросал деньги
в народ?» Императрица и Дашкова обе пришли в беспокойство, подумавши, что Бецкой
сошел с ума; но Екатерина скоро нашла средство успокоить Бецкого. «Я признаю, –
сказала она, – сколько я вам обязана; и так как я вам обязана короною, то кому
же лучше, как не вам, поручить приготовление всего того, что я должна буду
надеть во время моей коронации? Итак, позаботьтесь об этом: все бриллиантщики
империи будут в вашем ведомстве». Бецкой пришел в восторг и рассыпался в
благодарностях.
Из 25 сенаторов 20 отправлялись в Москву на коронацию, именно: гр. Бестужев,
гр. Разумовский, кн. Трубецкой, Бутурлин, канцлер гр. Воронцов, гр. Александр
Шувалов, Сумароков, Петр Чернышев, кн. Одоевский, кн. Алексей Голицын, гр. Петр
Шереметев, кн. Шаховской, Никита Панин, гр. Скавронский, кн. Волконский, гр.
Роман Воронцов, гр. Иван Воронцов, кн. Мхи. Голицын, Суворов, Брылкин. Пятеро
оставались в Петербурге: Неплюев, Николай Индр. Корф, Жеребцов, Ушаков и
Костерин.
По этому случаю Панин подал записку: «Когда адмирал Голицын был оставлен здесь
членом Сенатской конторы (во время коронации Елизаветы), яко один сенатор,
тогда в указе ему велено было иметь над всеми гражданскими и военными делами
главную команду. Ныне оставляется здесь целый департамент сенатский, состоящий
в пяти сенаторах, так не соизволено ли будет повелеть главному из них, что хотя
все правление должно производимо быть в Сенатской конторе купно со всеми
сенаторами, однако же попечение о неупущении и добром порядке более ему
принадлежит.
Старший сенатор Неплюев по бедности своей не имеет здесь такого дома, где б
пристойно жить мог; да к тому же, яко главному в городе, надлежит ему иметь
караул как для чести, так и для случающихся надобностей. Не меньше должен он
принимать у себя в доме знатных чужестранных проезжающих и праздновать
торжественные дни; того ради не соизволено ли будет указать ему по прежним
примерам переехать жить в деревянный Зимний дворец и иметь караул, а на стол
определить по 500 рублей на месяц. В рассуждение важной новости общего
положения и оставляемого столь людного столичного города, в котором так свежо
еще остается в памяти великое происшествие, требует наипаче штатский резон,
чтоб сей распорядок соображаем был с зрелою политикою, которая должна быть
приведена
в пристойную знатность пред публикою. Следовательно, пристойно б было, если бы
соизволено
при самом отъезде пожаловать голубею ленту ему, Неплюеву, чем публика,
следовательно, и общее послушание к нему вящее в респект приведены будут. А сей
публичный знак высокой доверенности не может быть никому в предосуждение,
потому что он не токмо всех тех старее, кои его не имеют, но и большая часть
имеющих его моложе. Он же служит 50 лет и обращался всегда в отличных делах с
пользою».
Панин поручил Теплову передать эту записку императрице, а сам 27 августа
выехал с наследником престола в Москву. Выехал он, как видно, не очень
довольный отношениями своими к Екатерине; его беспокоило влияние Григория
Орлова, беспокоило и то, что учреждение Ампера-
