вали против России в Константинополе. Точно так же Россия должна была
выдерживать сильную борьбу с Франциею в Стокгольме. Наконец, Россия не могла
долго сохранить свободное положение. Фридрих II соглашался содействовать России
по делам польским, но он не хотел делать этого даром. Боясь вражды Австрии и
Франции, находясь в разладе с Англиею, Фридрих нуждался в союзе с Россиею, в
формальном оборонительном союзе, которым бы он мог стращать своих врагов:
Семилетняя война доказала, как опасно бороться с державою, на стороне которой
Россия. Напрасно петербургский Кабинет медлил, уклонялся от вступления в
нежеланные обязательства: Фридрих II настаивал, и, чтоб иметь помощь его в
делах польских, должны были заключить с ним союз.
Обратимся к подробностям.
Известие о событии 28 июня поразило Фридриха II как громом, по его
собственному признанию; хотя донесения Гольца и возбуждали сильные опасения в
самом Фридрихе и министрах его, однако все же не ожидали такой скорой развязки.
Министр Финкенштейн писал Гольцу: «Я желаю одного – чтоб этот государь (Петр
III),
которого мы имеем столько причин любить и который, кажется, рожден для счастий
Пруссии, жил и держался на русском престоле». Тяжело было лишиться
могущественного государя, который, по словам Фридриха, служил Пруссии, как ее
министр. Но делать нечего, надобно было покориться обстоятельствам. Чернышев
первый объявил королю о восшествии на престол Екатерины и о приказании ему
отделиться от прусской армии. Король стал упрашивать его подождать три дня, и
Чернышев позволил себе согласиться; этими тремя днями Фридрих воспользовался
для того, чтоб начать наступательное движение против австрийцев; он не мог
рассчитывать на успех, если б отступление Чернышева ободрило австрийцев; расчет
был верен, движение пруссаков увенчалось полным успехом. Швейниц опять перешел
в их руки. Вслед за тем начали приходить успокоительные для короля известия,
что Екатерина не намерена разрывать с ним мира, и хотя удаление Чернышева было
для него очень чувствительно, но он мог утешаться тем, что не будет обязан
отделять части своих войск на помощь русским в датской войне. Против одних
австрийцев можно было с успехом вести войну и между тем наблюдать, что делалось
в Петербурге. 29 июня подписан был Екатериною рескрипт к князю Репнину в Берлин:
«Каким образом мы по всеобщему и единогласному наших верных подданных желанию и
прошению всероссийский императорский престол воспринять, и тем государство и
империям
наш от всяких беспокойств и разорений освободить, и прежнее благополучие и
порядок в оном восстановить за благо и потребно рассудили, оное усмотрите вы из
приложенного при сем манифеста. Мы умедлить не хотим о сем Божеским
справедливым и непостижимым руковождением и благословением воспоследованном
важном происшествии чрез сие вам знать дать со всемилостивейшим повелением,
чтоб вы предварительно тамошнему двору чрез министерство о том сообщили,
обнадеживая о непременном нашем намерении сохранять добрую дружбу». К рескрипту
приложена была также нота ко всем иностранным министрам в Петербурге от 28
июня; в этой ноте императрица уверяла их, что она имеет непременное намерение
сохранять добрую дружбу с их государями. 1 июля написан был Репнину другой
рескрипт: «Не может вам быть безызвестно, что во время последнего правления
корпус генерала графа Чернышева в диспозицию королю прусскому послан был без
всякого, однако, соглашения ни о времени его при сем государе пребывания, ни о
взаимных, напротив того, с прусской стороны выгодах. Хотя и не имеем мы еще
точного известия, соединился ли тот корпус с королем или нет, однако, где бы
оный ни был, повелели графу Чернышеву не только от прусской армии отделиться,
но и прямо в Россию назад идти. Нет, однако, намерения нашего разрушать
нововосстановленный
с сим государем мир и согласие, но паче, пока не подаст он с своей стороны
явных к разрыву причин, склонны мы сохранять заключенный в 24-й день минувшего
апреля месяца трактат. Уведомляя вас о сей нашей резолюции, повелеваем мы вам
не таить оной в вашем месте, но паче при всяком случае именно изъяснять, что по
человеколюбию ничего мы столько не желаем, как видеть и поспешествовать
скорейшему прекращению военного пламени, от которого народы толика уже
пострадали». 4 июля передана была Гольцу нота, что императрица не считает
нужным Берлинский конгресс для уложения голштинских дел, а следовательно,
становится ненужным и посредничество короля прусского.
В первой депеше своей новой императрице, от 12 июля из лагеря при Бегендорфе,
Репнин описывал, как он известил Фридриха II о событии 28 июня, когда король
еще не знал, что распоряжения Салтыкова не одобрены в Петербурге. Во все
продолжение разговора король, по словам Репнина, «весьма был смутен, опасаясь
чрезвычайно, чтоб не разрушилось как настоящее согласие
